Губин Валерий Дмитриевич - Памятник
Валерий Дмитриевич ГУБИН
ПАМЯТНИК
Фантастический рассказ
- Опять мой агрегат барахлит, - Спиридонов в сердцах стукнул по
ящику. Тот задребезжал, выпустил струю пара, и еще одна капля черной
жидкости упала в кружку. Кофеварка была гордостью Спиридонова. Он собирал
ее из железного лома целый год, после того как нашел дерево, чьи зерна по
виду были очень похожи на кофе. И по запаху тоже. Но работала она плохо -
редкий день удавалось сварить достаточное количество. Трудно было
отрегулировать подачу пара, часто он выходил совсем не туда, в
какую-нибудь новую трещину.
- Ты все же постарайся отладить, - сказал наблюдавший за его
манипуляциями Калнынь, - такой день, а мы без кофе. Как-то ведь надо
отметить, не липучку же снова глотать.
Уже много лет назад они научились выделять из растения с толстыми
мясистыми стеблями, похожего на столетник, сладкий тягучий сок. Но сейчас
хотелось именно кофе - крепкого, густого, после которого колотится сердце
и чувствуется, что жизнь продолжается.
Сегодня исполняется ровно тридцать лет со дня их неудачной посадки, в
результате которой ракета превратилась в груду лома, а они, чудом
спасшиеся, - в пожизненных пленников этой затерянной в глубинах космоса
планеты. Тридцать лет, в течение которых быстро таяла надежда на помощь,
на то, что кто-нибудь в этом столетии снова сюда заглянет.
Планета оказалась необычайно привлекательной. Мягкий ровный климат,
полное отсутствие крупных хищников, множество съедобных плодов и растений.
Из обломков ракеты соорудили четыре хижины, сносную мебель, даже легкие
металлические копья для охоты. Уцелел, правда, один бластер с большим
количеством зарядов к нему, но им никогда не пользовались, берегли на
всякий случай.
За несколько первых лет они обследовали - километров на
сорок-пятьдесят - всю территорию вокруг. На востоке лежал бескрайний
океан, на западе - труднопроходимый лес. А на юг и север тянулась равнина
с редкими перелесками, прозрачными речками и небольшими возвышенностями.
Здесь и стоял их лагерь, здесь они охотились, путешествовали, здесь же -
недалеко от лагеря - первые три года рыли огромную, в виде креста, канаву
- опознавательный знак их стоянки, который можно было заметить с высоты.
Вначале, теплыми вечерами, собирались вместе, говорили о Земле,
вспоминали друзей и родственников, потом, когда темнело, рассматривали
крупные, незнакомые звезды. И казалось, что положение не так уж
безнадежно, что они рано или поздно вырвутся отсюда и вернутся домой. Но
потом, ночью, они стонали во сне, плакали, даже вскакивали в ужасе и
бежали друг к другу, ища утешения и поддержки. Однако, чем дальше, тем
реже случались подобные взрывы, прошлое отодвигалось, затягивалось туманом
времени, былые надежды и страхи все более представлялись им смешными, и со
временем они свыклись с тем, что вся их жизнь, большая часть жизни,
пройдет здесь и здесь же окончится, под вечно голубым небом, среди бурной
растительности этой мягкой плодородной земли. Канаву почти засыпало, и она
заросла так, что, даже стоя рядом, с трудом можно было разглядеть следы их
титанической работы.
Все свободные от добывания пищи часы они отдавали любимому делу:
Спиридонов писал очередной философский трактат, Калнынь и Павлов часами
ожесточенно спорили над шахматной доской, создавая математический аналог
"эвристического шахматного анализатора", а Кирабаев ничего не хотел знать
кроме поэзии, и его стихи - удивительный синтез средневековой арабской
лирики и европейского с
