Данилевский Григорий Петрович - Жизнь Через Сто Лет
Григорий ДАНИЛЕВСКИЙ
ЖИЗНЬ ЧЕРЕЗ СТО ЛЕТ
Еще никто не видел моего лица.
Древняя надпись на статуе Изиды.
Настоящий рассказ относится к нынешнему веку, а именно к 1868 году.
Некто Порошин, молодой человек лет двадцати пяти-шести, черноволосый,
сухощавый, бледный и красивый, незадолго до времени, которого касается этот
рассказ, кончил курс в Московском университете, где избег тогдашних
волнений молодежи, вследствие особого склада своей природы. Все его
помыслы, стремления и привязанности вращались в особом, заколдованном
кругу, который можно бы назвать "идеальным", в обширном значении этого
слова. Он читал философов, деистов, но рядом с ними и натуралистов, -
последних - для сравнения с первыми,
Жадно пробегая в газетах известия о сверхъестественных явлениях,
призраках, сомнамбулистах и медиумах, он сам, впрочем, не верил в
практический сомнамбулизм и медиумизм, особенно в те его проявления,
которые трактуются и публично показываются шарлатанами вроде Юма, Бредифа,
Следа, братьев Эдди и других фокусников этого пошиба.
Приехав в 1868 году в Париж, для поправления своего вообще расстроенного
и слабого здоровья, Порошин посещал лекции разных ученых, но не пропускал и
других диковинок, в том числе фантастических вечеров вроде сеансов
Робер-Гудена и ему подобных, где показывались опыты так называемой высшей
физики, явления спектров, ясновидения и прочие трансцендентальные затеи,
где он наблюдал за тем, как ловкие, умные и вообще всегда весьма милые
французские фокусники-шарлатаны морочат уличную, пресыщенную другими
удовольствиями толпу.
Однажды Порошин сидел в зале такого физика. На сцене была усыплена
какая-то белокурая девица, читавшая запечатанные письма и диктовавшая
рецепты больным из публики. Все шло хорошо, как по маслу. Щеголеватый
профессор сомнамбулизма, во фраке, в белом галстуке и таких же перчатках,
щебетал с кафедры перед спящею ясновидящей, сыпля именами новейших светил
реальной философии и путая, по обычаю французов, Шопенгауэра с Гартманом и
Штрауса с фейербахом. Становилось очень скучно. В зале была давка и духота.
Лампы тускло освещали море голов. И в то время, когда Порошин уже хотел
уезжать, одна из этих голов, в красной восточной феске, шевельнулась среди
публики, и из ее уст послышался резкий голос: - Это шарлатанство,
надувательство грубого вида! Все всполошились, оглянулись. Профессор
смутился. - Грубый обман и ложь! - повторил громко человек с красивым
смуглым и умным лицом.- Публика должна протестовать...
- Кто вы? - спросил хозяин вечера. - Так не смущают зрителей! Если вы не
верите в опыты ясновидения, зачем сюда пришли? Зачем платили деньги? Можете
их получить обратно...
- Шарлатанство! - твердил тот же восточный человек, очевидно армянин.- Я
говорю не против сомнамбулизма, а против таких обманов, какие разыгрываются
здесь... Вы усыпили свою соучастницу. Она не спит, а потому такая же
обманщица, извините, как вы... Но я верю в ясновидение,- я его поклонник и
занимаюсь им давно...
В публике, смешанной с подставными, очевидно, наемными зрителями,
поднялся невообразимый шум. Армянин в феске вскочил на стул, показал
руками, что хочет говорить.
- Но я верю в могучую, беспредельно-великую силу сомнамбулизма, - смело
продолжал армянин ломаным французским языком, когда все затихло.- Я сам
владею даром усыпления... И вот доказательство...
- Вон его, за дверь! долой! - кричали подставные клакеры, с красными,
вспотевшими лицами.
- Пусть говорит, пусть делает опыт по-сво
