Дашкова Полина - Золотой Песок
ПОЛИНА ДАШКОВА
ЗОЛОТОЙ ПЕСОК.
Автор благодарит подполковника милиции Кирилла Иванова за помощь и моральную поддержку в работе над романом
Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя.
Вильям Шекспир. Гамлет
Глава 1
Феденька сидел на полу, скрестив ноги и вывернув ступни вверх. Обритая голова его была запрокинута, голубые прозрачные глаза не мигая глядели в потолок. Он слегка раскачивался, и казалось, что-то гудит и вибрирует у него внутри.
- Омм... омм... - губы почти не двигались, звук исходил из глубины живота.
Год назад это бесконечное "омм" звучало тоненько, голос был еще детский, а теперь начал ломаться. Феденька подрос, над верхней губой темнел пушок, на лбу появилось несколько мелких прыщиков. Подростковый басок напоминал звук урчащего моторчика.
- Здравствуй, сынок, - сказал Иван Павлович и попытался улыбнуться. Ребенок продолжал мычать и покачиваться.
- Феденька, здравствуй, - повторил Иван Павлович погромче и, поймав выжидательный взгляд врача, вытащил бумажник.
- Не напрягайтесь. Он вас все равно не видит и не слышит, - напомнил врач и быстро убрал купюру в карман халата, - только, пожалуйста, недолго. А то в прошлый раз у меня были неприятности.
Еще одна купюра нырнула к доктору в карман.
- Можно, я побуду с ним вдвоем?
- Ни в коем случае.
- У меня больше нет с собой денег, простите. В следующий раз я компенсирую...
- Не в этом дело, - поморщился доктор. - Послушайте, а вы не больны? Вы плохо выглядите. Похудели.
Иван Павлович и правда выглядел плохо. Пять минут назад, мельком взглянув на себя в зеркало в больничном вестибюле, он заметил, что тени под глазами стали глубже и черней. Он каждый раз отмечал что-то новое, встречаясь со своим отражением именно в этом зеркале.
То ли свет в больничном вестибюле слишком резкий, то ли расположение теней как-то особенно беспощадно подчеркивало страшную худобу.
Лицо его все больше походило на череп. Совершенно лысая голова. Провалы щек, провалы глаз.
Лучше отвернуться и не глядеть, проскользнуть мимо предательски ясного стекла.
- Да, я неважно себя чувствую, - кивнул он доктору, - давление, магнитные бури.
- Ну хорошо, я выйду, покурю, - сжалился тот.
- Спасибо. Я компенсирую, - прошептал Иван Павлович в белую спину. Дверь закрылась.
- Ну как ты, сынок? - он присел на корточки и провел ладонью по теплой бритой голове.
- Омм... омм...
- Врач сказал, ты не ешь ничего. Разве приятно, когда тебя кормят насильно? Надо есть, Феденька. Мясо, фрукты, витамины.
Я все принес. Ты ведь растешь. Ты скоро станешь мужчиной и должен быть сильным.
Феденька перестал качаться. Голова его медленно опустилась. Подбородок уперся в грудь.
Распахнулся ворот больничной сорочки, обнажив черную татуировку чуть ниже ключичной ямки. Перевернутая пятиконечная звезда, вписанная в круг. Кожа вокруг пентаграммы постоянно краснела и воспалялась, хотя рисунок был нанесен очень давно, почти пять лет назад.
- Скажи мне что-нибудь, сынок.
Глаза мальчика затянулись матовой пленкой, как у спящей птицы. Урчащий звук затих. Егоров попытался расплести намертво стиснутые в причудливый крендель худые ноги сына и вспомнил, как впервые Феденьке удалось сесть в эту позу - в позу лотоса.
Мальчик старательно выворачивал пятки, краснел и потел. А напротив него, на вытертом коврике, сидели его мать, старший брат и еще два десятка людей. На всех были какие-то простыни, все выворачивали босые ступни к потолку, раскачивались и повторяли жуткий вибрирующий звук:
- Ом
