Библиотека в кармане -русские авторы

         

Дегтев Вячеслав - Сладчайший


Вячеслав Дегтев
СЛАДЧАЙШИЙ
В апреле меня вслед за многими отправили в отпуск без содержания.
"Отдохни, - сказал шеф, - походи на рыбалку или картошку там какую-нибудь
посади". Я попытался было доказывать, что работа в самом разгаре, еще
чуть-чуть, и откроются такие потрясающие горизонты, что американцам жарко
станет, но шеф горько усмехнулся и безнадежно махнул рукой. Оказывается,
сейчас не нужны даже мои торсионные поля, энергии, которые пронизывают весь
мир, весь свет, видимый и невидимый, мгновенно переносят наше "тонкое тело"
в любую точку Вселенной и которые с древности называются: Абсолют,
Провидение, Глобальный Разум или попросту - Бог. "Нет, - отмахнулся шеф, -
сейчас не до твоего "Бога", отдохни, рыбку полови, карто... или чего там...
посади". В общем, "полный абзац"!
И вот в преддверии грандиозного открытия оказался я на улице. Без
лаборатории, без зарплаты, без каких-либо планов. До августа. А там,
глядишь, и до самого ноября или до Нового года протянется эта волынка.
Делать нечего, надо занять себя хоть чем-то. Тут и вспомнил про
бабушкин дом на берегу Хопра, на заброшенном хуторе. Завалился небось уже.
Пять лет не бывал, с тех пор, как похоронил старуху. Собрался и поехал.
Приехав, расчистил от бурьяна-старюки двор, по которому бегал в детстве
босиком, сходил на кладбище, покатал на Пасху крашеные яйца на родных
могилках - наших много было, целый кладбищенский проулок, под склепанными
дедом Иваном железными крестами - и стал сажать картошку, уже наутро забыв
про свои кибернетические проблемы, которые последние пять-шесть лет не
давали покоя.
С земляками-хуторянами общаться было одно удовольствие, так как эти
простые люди, необразованные и далекие от городской псевдокультуры,
сохранили здоровое здравомыслие. Они легко понимали мои идеи и даже давали
дельные советы. Кто-то попытался было поехидничать, так его одернули: ты
вот, мол, даже слово "кибернетика" произнести не можешь с первого раза, а
Ленька по этому вопросу - профессор, так что сиди уж... В Новохоперске,
куда приезжал в хозмаг, двое, как тут говорят, парняг предложили "быть
третьим". Погода стояла отличная, настроение соответствовало, и я
согласился. Когда выпили, стали знакомиться. Один назвался Толиком,
шофером, другой Колюхой, слесарем, я тоже представился:
- Леонид, кибернетик.
Они переглянулись и сказали:
- Вообще-то ты можешь и не говорить...
Когда береза у колодца, вырытого прадедом Максимом, покрылась клейкой
зеленью, так что из свернутого листочка можно было напиться росы, по утрам
и вечерам в лесу и вдоль реки стали заливаться соловьи. Особенно сильно они
неистовствовали поздними вечерами и ночами, тогда они просто гремели, и чем
гуще одевался лес, тем все громче и сильнее они безумствовали.
А когда зацвела сирень и распустились ландыши - в лесу сделалось как в
храме, - соловьи и вовсе просто с ума посходили. В ближайших кустах, в
зарослях колючего терновника в конце огорода, поселился дневной,
проголосный, то есть мажорный, как определил сосед, лысоватый дед Васяка,
охотник и пчеловод, разбиравшийся, кажется, во всем на свете, в том числе и
в соловьях, - с лешёвой дудкой: Ту-ту-ту-тур и с "ударом": Клюи! клюи!
клюи! - будто пастух кнутом щелкал. Соловей "кричал", кажется, круглые
сутки. Дед частенько захаживал на мой огород, кивал, опираясь на лопату или
вилы, в сторону кустов: послухай, дескать, что вытворяет, стервец. А
соловей "кричал", рвал хрустально-синюю тишину ударами, резал свистами,
пронизыва





Содержание раздела