Демин Валерий - Тринадцатый Опыт
В. ДЕМИН
ТРИНАДЦАТЫЙ ОПЫТ
Я согласился просто так, невсерьез, чтобы только они отвязались. Но в
назначенный день и час меня подвели к специальному креслу, вроде врачебного,
только гораздо массивнее и страшнее. Оно все было оплетено проводами, а сверху
на лоб надвигался колпак, и металлические браслеты охватывали руки и ноги в
двадцати различных местах. Браслеты были холодные, да и вообще здесь было не
жарко, или, может быть, с непривычки меня пробирал озноб.
- Все равно ничего не получится, - сказал я, чтобы позлить их.
Шрамов усмехнулся и потрепал меня по плечу. Он, видимо, понимал мое
состояние.
- Отсутствие результата - уже результат, - сказал он успокаивающе. - Тем
более что мы сами не представляем себе хорошенько наши требования к
испытуемым. Восемь ваших предшественников... Они заставили нас понять, что
одни люди подходят нам больше, другие меньше. Но почему, в связи с чем? Все
это мы представляем себе весьма туманно.
- И вы надеетесь, что у меня есть эта самая предрасположенность?
- Только не предрасположенность, - резко бросил Листовский. - Ненавижу это
слово. К нам оно не имеет никакого отношения. Мы, знаете ли, не гипнотизеры.
То, чем мы занимаемся, не имеет никакого отношения к психологии или имеет
весьма косвенное... Говорите об особого рода способности, о нужном нам
состоянии конституции человека, говорите о таинственном иксе, наконец. Но
предрасположенность - ни в коем случае.
- Мой юный друг, как всегда, горячится, - продолжал обходительный Шрамов.
- Дело ведь не в слове, дело в явлении. Представьте себе, дорогой мой Василий
Павлович, что тоненьким, очень длинным шилом вы стараетесь проделать дырку в
некоем ящике, о котором вы абсолютно ничего не знаете - ни размеров его, ни
материала, из которого он сделан, ни тем более его содержимого. Вы увидите -
кое-чего мы все-таки достигли, но действуя скорее как знахари, колдуны,
шаманы, нежели как уверенные в себе ученые, подводящие под каждый свой шаг
солидные математические выкладки. Вот почему, когда я услышал, что совсем
рядом, буквально в двух шагах, в соседнем корпусе нашего разлюбезного
института существует человек ваших наклонностей... Ваши увлечения, все эти
коллекции, гербарии...
- Гербарии? - переспросил я. - Тут какая-то ошибка. Никаких гербариев у
меня нет.
Я видел, как они переглянулись. Встречая их иногда на общеинститутских
совещаниях, я немного представлял себе истинное распределение ролей в этом
дуэте. Массивный, шестидесятилетний Шрамов был, так сказать, благодушным
патриархом, а худой, издерганный Листовский - душой и энергией лаборатории.
Как часто бывает, обходительность приносила успех там, где упрямство и напор
ровно ни к чему не приводили.
- У вас - нет - гербариев? - переспросил старик, как будто это
обстоятельство казалось ему самым важным в предстоящем опыте.
- Ни единого. Я наблюдаю за бабочками, веду дневник, рисую, у меня есть
цветные фотографии... Подобрались и некоторые книги, иные - очень редкие...
Все, естественно, тоже о бабочках. Но вот гербариев у меня нет. И могу сказать
абсолютно твердо; я не убил ни одного самого дохленького мотылька.
- Вы, надеюсь, не индуист? - чрезвычайно мягко спросил Шрамов. При этом он
поощряюще улыбался: мол, ничего особенного, с кем не бывает...
- Нет, - сказал я. - Религия здесь ни при чем. Просто мое эстетическое
чувство не нуждается в приправе смерти... Умертвить насекомое, наколоть его на
булавку, хранить по десятку штук в пыльных коробках и потом все это назы
