Диковский Сергей - Арифметика
Сергей Диковский
Арифметика
Прежде чем выдать Рябченко двустволку и четыре патрона с волчьей
дробью, правленцы колхоза жестоко поспорили.
С одной стороны, кажется, лучше сторожа не найти. Хоть к самому
Госбанку ставь старика. Батрак... Крючник Самарского затона. Старожил.
Верно, нажил к шестому десятку грыжу, но вытаскивать риковский "фордишко"
из грязи все же звали Рябченко. Впрочем, старик - слов нет.
С другой стороны - полукалека. На левой руке вместо пятка один палец
остался. И тот в полевых работах ни к чему - мизинец паршивенький... Шутка
ли, два амбара с зерном. На днях выезжать в поле. А у сторожа вместо руки
- одна култышка.
Спорили до сухоты в глотках, пока председатель не вызвал самого
кандидата в сторожа. Огромный, как звонница, Рябченко тотчас явился,
счищая с рубахи рыжий конский волос. Между делом собирал старик по
конюшням вычес на экспорт, - к осени обещали ему отрез на штаны.
Все уставились на рябченковскую култышку с бобылем-мизинцем, а
председатель сразу спросил:
- Тут народ хочет констатировать. Инвалид ты или еще не вполне, и по
какой причине пальцев нет.
Рябченко покосился на култышку.
- Это - Федор Игнатьича... то есть Федьки Полосухина дело... Арифметике
меня обучал.
- Арифметике?
- Ей самой, - равнодушно ответил Рябченко. - Кто из старожилов, тому
это известно. Однако могу объяснить.
Он потеснил сидевших вдоль стенки и, глядя на катанки, рассказал
забытую в 1933 году историю полосухинской арифметики.
- Чтобы не соврать, в тысяча девятьсот четырнадцатом году решил я уйти,
наконец, от Полосухина. Объявил хозяину о желании, а Федор Игнатьевич
возьми да упрись! "Добатрачивай у меня до Покрова, тогда получишь два
мешка пшеницы и головки яловочные... Нет - от ворот поворот". Так и не
дал. Вот тут и вышла арифметика.
По молодости, второпях решил я свое же заработанное у Полосухина
скрасть... Мешок унес, а на втором попался. Навалились на меня втроем, то
есть сам Полосухин, сын Григорий и мельник, полосухинский зять.
Навалились, связали. А сам Федор Игнатьевич волосы мне закрутил и
спрашивает: "Ну, дружок, арифметику знаешь?" - "Нет, - отвечаю, - не знаю,
Федор Игнатьевич". - "А это, дружок, дело не трудное... Я тебя научу, до
старости не забудешь".
Говорит, а сам волокет меня к чурбашку - два года я на нем хворост
рубил, - а сыну приказывает (парнишка был рябенький, картавый, лет
семнадцати): "Принеси, Гриша, топор, смотри, как воров учить надо".
Я догадываюсь, в чем дело, и начинаю во весь голос просить: "Федор
Игнатьевич, прости, не заставь в калеках ходить". Только пролетают слова
мои мимо. Кричи не кричи - хутор на отлете.
"Разве я зверь, - отвечает, - не тело, душу жалею... Сколько украл? Два
мешка, дважды два - четыре... А пятый палец тебе на развод оставлю, сукин
ты сын".
Так и сделал. Я по молодости плачу - и руку и хлеб жалко!.. Потом...
подержали мне руку в снегу и открыли ворота... Два мешка - четыре пальца,
вот и вся арифметика.
Тут Рябченко зацепил култышкой газету и стал тихонько сыпать махорку.
- Был, конечно, суд, - сказал он после долгой паузы. - Это, выходит,
перед самой войной... Федор Игнатьевич клялся, доказал, будто я сам пальцы
себе отрубил, чтобы в окопах вшей не кормить.
- Ну, а все-таки вы себя инвалидом чувствуете? - спросил полевод.
Рябченко засопел и сделал вид, что не слышит. Тогда, чтобы прекратить
всякие споры, сторожа решили испытать. Председатель сельсовета повесил во
дворе на колышек старый картуз, а Рябченко вручили двуствол
