Диковский Сергей - Рыбья Карта
Сергей Диковский
Рыбья карта
Трое суток я ехал степью, среди неоттаявших пашен и мертвой, высокой
травы.
Шел март. Лед еще резал у берега рыбацкие каюки [каюк - плоскодонная
лодка], но голубые чистые тропки уже разбегались из лиманов к
повеселевшему морю. Все чаще и чаще попадались мне старые байды,
изнемогавшие под тяжестью ветра и рыбы, темные конусы соли и чаны, полные
льда и тарани.
Я объезжал лиман, разыскивая Григория Гончаренко, неутомимого следопыта
тарани и сельди. Старика знали всюду. Но легче было встретить осетра в
грудах камсы или тюльки, чем седую голову Гончаренко среди тысяч ловцов,
населяющих берега урожайного моря.
Судя по рассказам соседей, он был неистов в погоне за рыбой. Настоящий
морской охотник - упрямый и крепкий, как мореный дубок. Трудно было
сказать, когда Гончаренко обедал, где спал и сушил сапоги.
Он жил на краю Кущевки в щегольской хате, крашенной голубой крейдой. Я
заезжал туда дважды, и каждый раз жена Гончаренко - рослая сутулая старуха
в ватнике и железных очках - отвечала сурово:
- У мори...
А море дышало туманом, и тысячи байд, похожих друг на друга, как овцы в
степи, паслись между Азовом и Керчью.
- Бабусю... бабусю, где же он ночует?
Глухая, а быть может, упрямая, она повторяла все тем же суровым баском:
- Кажу вам... у мори.
И снова навстречу коню бежали столбы, и звонкий шлях, и ветлы с мелкими
брызгами зелени.
Я продолжал погоню вдоль берега, от костра к костру, от пристани к
пристани, надеясь застать Гончаренко в родной обстановке, среди тарани и
влажных сетей, на фоне азовской воды, - и не мог угнаться за парусом.
Однажды совсем близко поднялся передо мной столб дыма. Я кинулся к
берегу, но ветер уже заметал следы Гончаренковой байды.
Наконец дрожки вытрясли из меня последние остатки терпения. Я хотел уже
вернуться в Азов, когда в плетенку подсел пропыленный дядько, подпоясанный
обрывками сети.
- Кажуть, вы тоже по Гончаренкину душу? - спросил он, обрадовавшись. -
Тоди идемо до Кущевки.
И мы снова помчались к знакомому дому с флюгерком из сухого осетра, где
пятый день Гончариха грела на печке шерстяные носки.
Спутник мой оказался ходоком из-под самого Мариуполя. Ехал он
действительно "по Гончаренкину душу", с трудным заданием переманить
удачливого бригадира в рыбацкий колхоз "Долг моряка".
- И вы думаете, Гончаренко к вам перейдет?
- Ежака голой рукой не достанешь, - сказал мой спутник уклончиво. -
Треба лаской... За сердце цеплять.
Он посмотрел на меня испытующе, точно сомневаясь, стоит ли доверить
первому встречному тайну, и вздохнул:
- Е у мене...
Я сделал вид, что интересуюсь стаей скворцов. Ничто не успокаивает
подозрительность лучше, чем равнодушие.
Поколебавшись, он снял шапку и достал из подкладки лист добротной
бумаги с надписью: "Сальдо".
- ...Е у мене одна пидманка.
Подскакивая на дрожках, мы силились разглядеть неясный почерк
"пидманки".
- Читаты не треба, - сказал "сват" терпеливо. - Ось слухайте... Хата
новая под черепицею - раз, колодезь дубовый - то два... Пятьдесят
вишен-трехлеток и семьдесят абрикосов - то три. А що вы скажете про
ледник? А две железные кровати з иллюстрацией маслом? А венские стулья?
Были тут еще ульи, теплый собачник, полгектара огорода, четыре мешка
угля, парниковая рама и даже медная лампа с двумя абажурами.
- Что ж у вас рыбы нет? - спросил я, когда "сват" спрятал в шапку
"пидманку".
- Рыба-то е, да миста незнаемо.
- Места?
- Ну а як же ж, - заметил "сват" философски. - Люди шлях мають в ст
