Драгомощенко Аркадий - Устранение Неизвестного
Аркадий ДРАГОМОЩЕНКО
УСТРАНЕНИЕ НЕИЗВЕСТНОГО
Однако, покойной ночи, милая княгиня, - уже становится
поздно, а Вы знаете, какое значение имеет для меня сон,
особенно в наименее благоприятные дни.
Рильке.
Ни одно справочное издание, не говоря уже о фундаментальных
исследованиях, до сей поры не уделяли должным образом внимания этой
шахматной партии. Гарь носилась в воздухе. Надо думать, что с точки
зрения знатоков и тонких ценителей претворения количества в качество,
склонных к мистике теоретиков эта партия ничем примечательным не
выделялась. Она во многом была сродни таким же бесчисленным партиям,
что разыгрываются из года в год на весеннем припеке в скверах и садах,
когда вода мутна и тороплива. Город сиял иглой, впившейся в окружность
своей достаточности, существуя лишь как повод для прекрасного описания
огня, пересекавшего воображение пылающими потоками листьев в настоящем
времени. Шелковый путь связывает два зрачка. Меня не интересует - что
звучит в следующих словах: сожаление, ностальгия или слабость
воспоминания, не обязанного своим существованием никому. Узлы яви.
Розовый ноздреватый камень облицовки набережной. Каждый в итоге
избирает собственную, наиболее ему присущую систему поддержания. Когда
воздух легок, искрясь, а вечер кажется неправдоподобным. Условие
переходящее в утверждение. Не только в садах, не только на берегах
рек, но и в полуподвальных помещениях, украшенных при входе золоченым
кренделем коня, едва ли не исчезающего за прозрачной стеной
топологической грезы там, где дышат сумрачные розы и ведутся разговоры
и плывущие тени имен наделяют женщин всем тем, чем по обыкновению их
наделяют в несложных историях, плавно вьющихся у врат слоновой кости.
Раздеть. Тишина пориста, как угасающий камень стен, как дребезжанье
папиросной бумаги на гребешке. И еще раз раздеть. Расчесы уличных
отголосков. Тогда мы не знали о том, что рано или поздно придется
выговорить несколько слов о том. Прилежанию не придавалось должного
значения. Что. Все же партия была не так уж плоха, как могло
показаться. Кто. Дряхлость и чувственность розового колера, несколько
крошащихся минут заката, затем натяжение причин. Было это и так, было
это и эдак. Где. С самого начала слышатся неуверенные свидетельства
очевидцев: игра овладела сама собой. До. О простоте, о сложности
сказано не будет; не произнесу ни слова, говоря. Законы, в силу
которых лица играющих приобретают выражение слепых. Мы (сомнительная
фигура) медленно, - но повторяю, отнесись с надлежащим вниманием! -
очень медленно движемся в сторону раскрытого окна. Куда распахнуто
окно? Волосы их шевелит ветер. Мальчик на руках молодой женщины, на
ней, вышитая голубыми колокольчиками по рукавам, блузка и темный
сарафан. Теперь, много лет спустя, когда я читаю пьесу, написанную
тогда, я ловлю себя на том, что вместо понимания написанного, проникая
сквозь защитные механизмы письма, я обнаруживаю очевидную
непроницаемость того, что было написано, которая исподволь порождает
странное возбуждение ума, возмущая его косность, замещая непроницаемые
системы ни на что не указывающих указателей новыми ресурсами
непонимания. Я не знаю, что со мной происходит. Таковой могла бы
считаться изначальная фраза любого романа. Не правда ли, - это
напоминает начало одной очень знакомой вещи. Позвольте, когда это
было? В солнечном проеме двери темная полоса двора. Незнание, даже
условно манифестированное придает объем жизни, пролегая между иллюзией
и убежденностью. Я не
