Думбадзе Нодар - Аствац, Инчу Амар !
Нодар Владимирович ДУМБАДЗЕ
АСТВАЦ, ИНЧУ АМАР!
Рассказ
Перевод З. Ахвледиани
Дядя Геворк умер неожиданно. Сперва он встал, поднес левую руку к
виску и произнес пропавшим вдруг голосом:
- Слышь, Мито, со мной, кажется, все...
Потом сел, поднял вверх лицо с расширенными от изумления глазами,
"Аствац, инчу амар!" - проговорил по-армянски, уронил седую голову на
шахматную доску и... кончился с зажатой в руке моей черной ладьей.
Дяде Геворку было лет сорок, сорок пять. Жил он в нашем дворе, в
одной комнате, с женой и дочерью. Дочь его, писаную красавицу Нелли, в
послевоенный год увел Трубка-Гогия из Сванетского квартала. По
воскресеньям Нелли навещала родителей. Весь день бабка Анетта и дед Геворк
наслаждались, лаская внучка. Вечером Нелли возвращалась к мужу.
Мы с мамой поддерживали с дядей Геворком более чем доброе соседство.
Дело в том, что когда Трубка-Гогия похитил Нелли, никто, кроме меня, не
заступился за нее, не погнался за похитителем. Обошлось мне это в добрый
синяк на глазу да в два унизительных пинка в нашем же дворе, но зато я
навсегда заслужил любовь, доверие и симпатию дяди Геворка и тети Анетты.
Симпатия эта со стороны дяди Геворка выражалась в том, что ни с кем, кроме
меня, он в шахматы не играл. Турнир устраивался почти ежедневно и протекал
по установленному порядку: белыми играл я, проигравший выставлял две
бутылки "саперави" и закуску, в которой, как правило, доминировала красная
редиска. Возвратясь с работы, дядя Геворк обедал, затем устраивал "мертвый
час", потом, облачившись в пеструю арестантскую пижаму, выходил во двор и,
задрав вверх голову, звал мою маму:
- Глубокоуважаемая сударыня, почтенная Анико, вернулся ли с лекций
ваш чокнутый Капабланка?
- Вернулся, вернулся, - отвечала мама.
- В таком случае, если он не занят, как обычно, творческим трудом,
передайте ему, что ваш сосед Ботвинник просит его оказать честь, уделить
из золотого фонда своего драгоценного времени несколько минут и...
- Ладно, ладно, отсохни твой язык! Чем трещать и мудрствовать
по-грузински, выучил бы, несчастный, хоть одно армянское слово, был бы
человеком, а то не поймешь, кто ты! Ни то ни се! - отвечала мать, потом
звала меня: - Спускайся вниз, приглашает твой свистун!
Не было на свете человека сладкоречивее и рассказчика интереснее дяди
Геворка. В шахматы мы играли во дворе, у самых дверей его комнаты. Я
спускался вниз, подсаживался к шахматной доске с расставленными уже
фигурами и протягивал руку дяде Геворку:
- Баров!*
Дядя Геворк не отвечал. Он дожидался моего первого хода, затем делал
ответный ход, записывал его и лишь после этого здоровался со мной за руку:
- Здравствуй. Дав-давбасэ** идет?
_______________
* Б а р о в! - от армянского "барев" - здравствуй!
** Д а в-д а в б а с э - удвоение, утроение ставки при игре в
нарды.
- Нет!
- Соседи, будьте свидетелями, дав-давбасэ не идет! - обращался дядя
Геворк к занятым своими делами соседям во дворе. Те равнодушно кивали
головой. Прежде, бывало, соседи роились, словно пчелы, вокруг нас, но
потом им надоели наши бесконечные споры и препирательства, и они
постепенно охладели к нашим шахматным баталиям. Теперь я и дядя Геворк
пользовались во дворе полной автономией, и это доставляло нам
удовольствие.
- Товарищ Геворк Артавазович, почему вы записываете ходы? - начинал я
придирки.
- Так положено!
- Я ведь не записываю?
- Должен!
- А я не умею.
- Значит, ты неуч. Дай-ка я запишу твой ход, а ты поставь крестик или
же приложи отпечаток
