Дымов Феликс - Слышу ! Иду !
Феликс Дымов
(Ленинград)
"Слышу! Иду!"
Повесть
1
Это движение не давалось ему все утро. Он уже знал, как его подать,
выправил поворот тела, излом плеч, выгиб шеи, уже принял и мысленно
примерил последний - как бы неосознанный и ненужный - шажок по сцене, а
рука все еще была не на месте. Это злило его, заставляло без передышки
мотаться по каким-то проулочкам и тупичкам и представлять, представлять,
представлять...
Черт возьми, да ведь не новое ж это движение! Оп же играл подобное
тысячу раз. Прямо из классика: "Рука согнута, как жизнь свадьбой..."
Подсказывает умный человек, пользуйся! Так нет. Мешает что-то. Не
вписывается. Фальшивит... Может, у других актеров как-нибудь иначе, может,
им все по наитию, само собой, а он каждый раз вот так. По проулочкам и
тупичкам...
Рука согнута, как жизнь... Жизнь согнута, как рука... Ведь ключевой,
поворотный момент...
А все моменты в жизни поворотные. Ни один не растянешь, не повторишь.
Ни один не переступишь.
Откровенно говоря, роль ему не нравилась. Впрочем, к этому он привык:
за годы славы едва ли четыре, от силы пять ролей взяли за живое. К
остальным он приспосабливался, насильно вползал в них и так умело потом
вживался, что и сам переставал замечать, как искривлена и выкручена его
актерская натура - рано или поздно разнашиваешь, перестаешь замечать тесную
обувь или неудачно сшитый костюм. Что же касается зрителей, режиссеров,
критики, тут вопроса не возникало: талант и инерция успеха завораживали
всех. А если все наперебой твердят "единственный и неповторимый", ты и сам
когда-нибудь в это поверишь. В такое ведь так легко и приятно верится!
Рука согнута... Тьфу, зациклился. Стареет, что ли? Еще пять лет назад
это сценическое движение родилось бы без напряжения, между прочим. И
рождалось. И он играл, тысячу раз играл, мог бы и повториться, - никто не
заметит. Чего особенного в этой роли, чтоб так из-за нее конаться?
Простенькая, гладенькая, какие больше всего и нравятся, и удаются ему
последнее время... Вряд ли, не обольщайся, роль не хуже тех, что удавались
тебе раньше. И автор не без искры, хотя и не Шекспир, и идея такая нужная,
правильная. И если все-таки копаешься, то дело в тебе самом, великий актер
современности Моричев! Да-да-да, не отмахивайся, не рдей, именно в тебе,
Гельвис Федрович, перед собой-то чего рисоваться? За все хватаешься,
суетишься. Жадность в тебе какая-то - успеть, доиграть, допрославиться. А
это все труднее дается, все тяжелей в несвое втискиваться...
В глаза ударил солнечный зайчик. Моричев потер лоб, огляделся.
Блуждания наугад забросили его к площади Трех Полководцев. Чугунные
всадники дружно взирали за реку, на Соловьевский сад. Слева тянулось
стоколонное здание Манежа. Спереди высился двадцатидвухглавый Византийский
собор в полыхающих маковках. Пешеходные ярусы были полны и многоголосы.
Скоростной лентой деловито летели на работу корабелы. По прогулочной
дорожке текли отдыхающие. Сейчас корабелы устремятся вдоль набережной к
заводу, а гуляющие, обогнув площадь, уплывут на обзорную галерею собора...
Один-другой виток - и город проявится из дымки, как в кино...
Себя Моричев не причислял ни к торопыгам, ни к отдыхающим, ни к тем,
третьим, кого не разглядеть сейчас за витринами магазинов, кафе, салонов
красоты. Лично он не любовался городом, не беседовал с приятелями, не
спешил по делу - просто он работал на ходу. Невозможно сказать, когда это
вошло в привычку. В тот, самый первый, раз все вышло настолько случайно,
