Евстафьев Михаил - В Двух Шагах От Рая
МИХАИЛ ЕВСТАФЬЕВ
В ДВУХ ШАГАХ ОТ РАЯ
Не скоро совершается суд над худыми делами;
от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло.
Екклесиаст, глава 1.
Напрасно вкруг себя печальный взор он водит:
Ум ищет божества, а сердце не находит…
Во храм ли вышнего с толпой он молча входит,
Там умножает лишь тоску души своей…
А.С.Пушкин «Безверие « 1817 г.
…С головой завернувшись в одеяло, Саид Мохаммад дрожал на снегу, трогал закоченевшими пальцами обмороженные ноги, скулил как щенок.
Прошло несколько дней после того, как он покинул разрушенный бомбардировкой кишлак. Удивительно, что он до сих пор жив, что не замерз прошлой ночью. Особо морозная выдалась ночь.
Значит так угодно Аллаху!
Потрескавшимися губами он зашептал: «Во имя Аллаха милостивого и милосердного!»
Прав оказался «Панджшерский лев», мудрый Ахмад Шах Масуд, нельзя верить шурави. Обещали русские уйти насовсем из Афганистана. Ахмад Шах дорогу на север открыл, пожалуйста, «буру бахай!» Убирайтесь восвояси! Моджахеды ни единого выстрела не произведут!
Ни одного неверного не тронут. Зачем же тогда русские обрушили напоследок на бедный Афганистан бомбы и снаряды? Зачем столько людей за зря убили?
И Саид попал под авиа налет, не пошел с отрядом, в родной кишлак направился, семью проведать. Уже показались огоньки керосиновых ламп. Два огонька. Один, что левее, точно светил из окна их дома. Второй огонек – соседский.
В других семьях на лампы и на керосин денег не тратили.
Без сознания пролежал он всю ночь. И хорошо, что не очнулся раньше. Иначе услышал бы доносящиеся из под развалин жилищ истошные стоны, а среди них – голосок младшей сестренки, придавленной глиной и камнями.
Когда он пришел в себя, в ушах шумело, будто рядом протекала бурлящая горная река, и вода, морозная, горная вода хрустела, звенела, и людские голоса, слабенькие совсем, угасающие, сквозь шум реки не проникали. Контуженый и слегка чумной, пребывал он наедине с горами и текущими, как та кажущаяся река, облаками, не ведая о том, что произошло с кишлаком.
К вечеру стоны прекратились. Хоронить никого надобности не было. Русские всех похоронили. Заживо.
Шатаясь, обошел Саид кишлак, превращенный в одно большое кладбище, и сперва все же надеялся хоть кого нибудь отыскать живым, раскопать, вытащить. Тщетно. Он вспоминал, где, какой и чей дом стоял, и долго сидел у того места, где жила его семья, и плакал у догорающих головешек, рядом с которыми, островками, растаял снег.
Оставаться в уничтоженном кишлаке дольше не имело смысла.
Саид поднял мерзлую лепешку, откусил, пожевал, припрятал на потом, прихрамывая, спустился по протоптанной в снегу тропинке к дороге. Обернулся. Когда он уходил отсюда в первый раз, перед домами, лесенкой построенными на склоне, стояли люди, а на плоских крышах – детишки, и все тогда смотрели ему вслед, провожая в дальнюю дорогу, на войну.
Его никто не придет искать. Никто о нем даже не вспомнит. Да и кто ж поверит, что после такой страшной бомбежки люди в кишлаке выживут?
Горы и скалы Афганистана, те не всегда выдерживают, крошатся, осыпаются, вздрагивают от сброшенных неверными бомб! Куда уж там простым смертным! И кто подумает, что Саид Мохаммада удар дальней авиации настигнет при подходе к кишлаку, что взрывной волной отбросит парнишку почти на двадцать метров, и что шлепнется он в сугроб, миновав острые камни.
Калашников с полным магазином, слава Аллаху, цел. Но выстрелить в себя Саид не решался. Надеялся на чудо.
Надеялся повстречать моджахедов, добраться до какого ниб
