Библиотека в кармане -русские авторы

         

Емцев Михаил - Душа Мира


М. ЕМЦЕВ, Е.ПАРНОВ
ДУША МИРА
...И гасит пламя безграничной жажды
Любви взаимной взгляд.
Пусть жизнь от целого приемлет каждый
И вновь — к нему назад.
(В. Гете, Душа мира)
Я — всего лишь голос. Простой человеческий голос, записанный на узенькую магнитную пленку. Эта пленка — мое тело.
Она безнадежно стара, ее очень берегут, и поэтому уже много столетий нас держат в особом помещении под непроницаемым колпаком.
Здесь не холодно, не тепло, не сухо и не влажно. Из окон во всю стену в помещение проникает рассеянный свет. За окнами зеленые поля и темное глубокое небо, покрытое высокими, как горы, облаками.

Солнце небольшим желтым пятном скользит вдоль стен...
Острее всего я переживаю ночь. Тогда я вновь умираю. Но я полон терпения. Я знаю, что наступит утро, солнце тысячекратно преломится в молочных стенах и ко мне придут люди.

Я нахожусь здесь для них.
ОТРЫВКИ
ИЗ НЕНАПИСАННОГО ДНЕВНИКА
СЕРГЕЯ АРЕФЬЕВА
Я нажимаю кнопку, и дверь распахнута. Я вхожу в комнату, одновременно озираясь, обоняя и слыша:
— Погоди, погоди, да, я так и сказал ему и от слов своих отступать не собираюсь!
Гривастый человек с круглыми кошачьими глазами рычит в видеофон, где прыгают губы его собеседника.
— И если ты намерен его поддерживать, я тебя пошлю туда же! — орет он. — Хоть ты мне и друг! Да, да, вот так, дружок!
Багровое лицо, жалобно пискнув, исчезает с цветного экрана видеофона. Я за это время успеваю разглядеть великолепные черные дуги бровей, низкий лоб и крепкий подбородок научного руководителе Института телепатии. Пахнет ортотабаком, выращенным по последнему слову бионауки, в прозрачной поверхности стола отражены массивные ладони боксера-любителя, зеленые глаза научного руководителя мечут мне в лицо желтые молнии.
— Ермолов, — рокочет мужчина, и рука моя на мгновение сдавливается стальными тисками. — Садись... садитесь, приглашает он.
Я откидываюсь назад и спиной ощущаю прохладу пластика.
Мне уже ясно, что за человек стоит предо мной, расставив ноги и опершись руками о стол. У нас с ним не получится разговора. Мы будем говорить на разных языках.

Очень грустно, что в этом институте такой главнаучрук! Признаться, я ожидал другого...
— Вот ваши документы, — говорит он, бережно отстегивая толстыми пальцами защелки зеленого бювара. — Кстати, болен наш главный научный руководитель, академик... — он называет армянскую фамилию, состоящую из одних согласных, так быстро, что она сливается в короткое невыразительное фырканье, — я замещаю его.
Ах, вот оно что. Значит, мне просто не повезло. Кажется, это становится правилом. Я упрямо сползаю в ряды неудачников.

Все вокруг словно сговорились помогать мне проваливаться везде, где возможно.
— Вот здесь вся ваша жизнь, — неожиданно сказал Ермолов, вываливая на стол фотокопии, магнитные пленки, поляроидные документы, куски кинолент и множество бумаг со штампами и вензелями различных учреждений.
Я вздрогнул. Я не ожидал от этих бровей такого обобщающего подхода к скучному архивному материалу. Конечно, в этих бумажках была отражена моя жизнь.

Но как? Мне всегда казалось, что очень условно...
— Вы окончили школу-интернат, — говорит Ермолов, откладывая в сторону золотистую бумагу с изображением голубых книг и ракет.
Какая проницательность! Школа, милая сложная жизнь... Как все это было давно!

Из вороха воспоминаний я совершенно случайно извлекаю забытый эпизод.
Уже тогда я испытывал особое состояние, преследовавшее меня затем в течение всей жизни: состояние предчувствия предназначенного мне судьбой велико





Содержание раздела