Емцев Михаил - Падение Сверхновой
М. ЕМЦЕВ, Е. ПАРНОВ
ПАДЕНИЕ СВЕРХНОВОЙ
Впервые в жизни Юру посетило волнующее чувство отрешенности и лихорадочной нетерпеливости, так хорошо знакомое, по мнению Юры, всем великим поэтам и физикам-теоретикам.
Юра быстро вскочил с кровати и, тихо ступая босыми ногами по мягкому ворсу ковра, подошел к окну.
За окном рождалось утро. Оно спускалось с далеких высот в невероятном зеленом свете, который быстро таял, уступая место пурпурным и янтарным оттенкам.
Такое утро бывает только в горах. Юра мог бы сказать еще точнее; такое утро бывает лишь на высоте 3250 метров над уровнем моря, на небольшой площадке хребта Западного Танну-ола, у самой границы с Монголией.
Здесь, в забытом богом и людьми месте, как часто любит говорить Юрин сосед по комнате Анатолий Дмитриевич Кирленков, приютился маленький белый домик Нейтринной астрофизической лаборатории Академии наук СССР.
Два раза в месяц сюда прилетает вертолет. Он доставляет письма, газеты и съестные припасы. В эти дни здесь бывает праздник — никто не работает.
Чаще прилетать вертолет не может. Уж очень далеко забралась Нейтринная от людского жилья. Но иначе нельзя; если хочешь поймать самую неуловимую представительницу субатомного мира, частицу-призрак, будь добр исключить всякие посторонние влияния.
Под посторонними влияниями обитатели Танну-ола понимают почти все проявления материальной культуры двадцатого века: антенны радиостанций, динамо-машины, мощные магниты и дым заводов и фабрик, который окружает наши города никогда не тающим облаком.
Юра смотрит на лазоревые тени пихт и кедров, на бриллиантовую пыль, которая курится над снегом, но видит пыль межзвездных бездн, спирали галактик, рождение и смерть миров.
В горле у него что-то стучит и рвется, а под сердцем тает льдистый и щекочущий холодок. И Юра понимает, что это пришло оно — вдохновение. Юра поэт.
То есть он инженерэлектрофизик, но все-таки и поэт тоже. Юра почти год работает на Нейтринной, почти год, как он расстался с Москвой, и почти год он пишет стихи.
Площадь, словно большая палнтра,
Листья желтые — краски-мазки.
Куполов кардинальские митры
И туманное небо Москвы.
Стихи у Юры большей частью грустные. Кирленкову они нравятся. Но Юра знает, что это не то. Есть иная поэзия.
Еще не высказанная никем. Но волнующая и мощная. Где-то вспыхивают сверхновые звезды, где-то гибнут солнца, сталкиваются галактики.
И все они кричат.
Крик их — это потоки энергии, это возмущения полей, которые несутся в пространстве без границ и без цели. Иногда мы слышим эти крики. Но даже та ничтожная часть, что дошла до антенн радиотелескопов, — это глубокое прошлое.
Ведь даже свет от дальних галактик летит к нам миллионы лет. Мы смотрим, как мерцают звезды, а их, быть может, уже давно нет. Лишь только световые кванты бегут причудливыми путями космоса.
Как обуздать время? И как все это вылить в стихи?
Юра очень веселый парень. Прекрасный лыжник и шахматист, краснощекий и всегда сияющий белозубой улыбкой. Но стихи он любит чуть грустные, наполненные философскими размышлениями о вечном вопросе — о смысле жизни.
Кажется, вопрос о смысле жизни Юрой решен: он с каждым вертолетом получает письма из Москвы от тоненькой маленькой девочки с модной прической. Юра любит возиться у себя в аккумуляторной, изучает английский язык для сдачи кандидатского минимума, немного скучает по Москве и неутомимо снимает любительские кинофильмы. Но как дело доходит до стихов, Юра становится в позу. Если любовь, то роковая и со смертельным исходом, если грусть, то сильнее
