Житков Борис Степанович - Орлянка
Борис Степанович Житков
Орлянка
Еще вчера, вчера утром, вывезли матросы убитого товарища и положили его
под брезентовым тентом* на пункте Нового мола.
______________
* Тент - навес.
Офицер его застрелил.
Сносчики, мастеровые, гаванский люд толпились около брезентового шатра,
глухо гудели. А бескровный лик покойника непреклонно отвечал одно и то же:
он требовал возмездия.
Старый портовый стражник с медалями под рыжей бородой ровнял народ в
очередь. А люди подходили, смотрели и снова заходили в хвост, чтоб еще раз
спросить покойника. Подходили посмотреть и укрепиться.
Народу все прибывало, и вот торжественная жуть, как тревожный дым,
поползла от порта к веселому городу. Все это было вчера, и как месяц, как
год прошел до утра.
Какие-то люди стали разбивать казенный груз с водкой, - они не давали
заводским бросать его с пристани в море. Какие-то люди стали зажигать
пакгаузы, деревянную эстакаду. Они заперли в складе тех, кто не давал
громить и жечь, и сожгли их, живьем сожгли в этом пакгаузе под рев пламени,
под пьяное "ура".
Огневым поясом охватила порт горящая эстакада. С треском, с грохотом
рвались гигантские дубовые балки.
Затлели пароходы, стоявшие у пристани. Горели постройки, и плотным
удушливым дымом потянуло от штабелей угля.
И за треском пожара люди не слышали треска стрельбы: это из города
пехотный полк обстреливал порт. Полк привели из провинции. Молодые безусые
солдаты. Ночью на ярком фоне пламени черная толпа металась по молу. Ее
стегали залпами вперекрест. Она выла и редела.
А штиль, мертвый штиль, не уносил дыма, и он стоял над портом
обезумевшим и возмущенным духом. Военный корабль спокойно густым колоколом
отбивал склянки. Он считал время и молчал. Его уже не боялись на берегу, не
ждала от него помощи метавшаяся в огне толпа. И годы протекали от склянки до
склянки.
Наутро смрад стоял над пожарищем. Пахло гарью, и ноздри разбирали среди
чада этот особенный запах горелого мяса.
На уцелевшем каменном быке эстакады стоял патруль: ефрейтор и два
рядовых-новобранца.
Востроносый прыщавый ефрейтор Сорокин с высоты быка осматривал пожарище
и пустую улицу: безлюдную, с мертвыми воротами. Как очки на слепом, темнели
стекла окон.
Рябой белый солдат, курносый, без ресниц - Рядков, надо же такое -
Рядков! Рядков смотрел на пожарище - дым еще шел от угля и складов - и лазал
солдат в карман - по локоть запускал руку. Вынимал семечки: с махоркой, с
трухой. Тощие последние подсолнухи.
Утро было теплое, летнее, парное. Но после бессонной ночи казалось
свежо, и все трое ежились.
- Которые проходящие - тех бить; никого чтоб не выпускать! - это
говорил ефрейтор Сорокин, не глядя на рядовых. Служба на лице и серьез.
Сильный серьез: ефрейтор не глядел на рядовых, а все осматривался по
сторонам. Дельно и строго.
Рядовой Гаркуша верил, что все сгорели и никто не явится. Хоть и было
жутко: а вдруг какая душа спаслась. Бывает.
Рядков еще раз обшарил карман, и стало скучно.
И вдруг ефрейтор Сорокин крикнул:
- Стреляй!
Рядков дернулся. По приморской улице, шатаясь, шла фигура. Кто б
сказал, что это человек в этом сером утре? Серый шатается вдоль серой стены.
Угорел или с перепою? Как травленный таракан, еле полз человек, спотыкался,
шатался, чуть не падал, но шел. Упорно шел, как мокрый таракан из лужи.
- Паль-ба! - скомандовал ефрейтор.
Рядков дергал затвором и выбрасывал нестреленные патроны наземь.
- Деревня! - сказал Сорокин, - сопля! Пройдет... Почему пропустили?
Бей!
И Сорокин сам вс
