Задорнов Николай Павлович - Амур-Батюшка (Книга 2)
Николай Павлович ЗАДОРНОВ
АМУР-БАТЮШКА
Роман
КНИГА ВТОРАЯ
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Глава шестая
Глава седьмая
Глава восьмая
Глава девятая
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Глава двенадцатая
Глава тринадцатая
Глава четырнадцатая
Глава пятнадцатая
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
Глава восемнадцатая
Глава девятнадцатая
Глава двадцатая
Глава двадцать первая
Глава двадцать вторая
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
Глава двадцать шестая
Глава двадцать седьмая
Глава двадцать восьмая
Глава двадцать девятая
Глава тридцатая
Глава тридцать первая
Глава тридцать вторая
Глава тридцать третья
Глава тридцать четвертая
Глава тридцать пятая
Глава тридцать шестая
Глава тридцать седьмая
Глава тридцать восьмая
Глава тридцать девятая
Глава сороковая
Глава сорок первая
Глава сорок вторая
Глава сорок третья
Глава сорок четвертая
Глава сорок пятая
Глава сорок шестая
Глава сорок седьмая
Глава сорок восьмая
Глава сорок девятая
Глава пятидесятая
Глава пятьдесят первая
Глава пятьдесят вторая
Глава пятьдесят третья
Глава пятьдесят четвертая
Глава пятьдесят пятая
Глава пятьдесят шестая
Глава пятьдесят седьмая
Глава пятьдесят восьмая
Глава пятьдесят девятая
================================================================
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Новая изба Кузнецовых очень теплая. Некрасивая, но просторная,
светлая, сложенная из красноватых лиственниц, с резьбой под окнами.
- Сотню лет простоит, - говорят соседи.
Егор Кузнецов - мужик со светло-русой бородой, сам рослый, кряжистый
и могучий, словно рос в дремучих березовых лесах русского Севера.
- А вот избу ты не в улицу выстроил, - замечал ему сосед Тимоха
Силин, малорослый и рябоватый. - Начальство тебя не похвалит.
Из ольхи дедушка Кондрат выколол дощечки, сделал бандурку, два
конских волоса сплел и натянул струны.
О-ох ты, но-очка моя, -
запевала Наталья.
Ночка те-емна-а-я,
подхватывали бабы. -
Принахмурилась, пригорюнилась.
Или нет у тебя, ночка темная,
Светла месяца, ясных звездочек...
В окне - желтая релка. Гнутся, стонут на ветру голенастые белые
березы. Лес сполз с релки, гребень ее облысел, но весь еще во пнях и
кочках. Повсюду торчат кустарник и дудки диких болотных трав. Егор сдвинул
темный лес, открыл землю солнцу, но еще придется ему не один год
корчевать.
На столе, под холстиной, распространяя по новой избе запах свежего
хлеба, отдыхают - только что с горячего пода - калачи и караваи.
Два урожая вырастил Егор на новой земле. В первый год голодали, на
второй гречихи собрали столько, что хватило на всю зиму, но ярица не
уродилась.
- Земля еще не перепрела, - замечал тогда дед.
На третий год для пробы мужики посеяли овес на пойме над озером. Вода
была большая, и половину урожая затопило. Бабы ездили по полю в лодках,
жали овес на корм скоту, перегибаясь через борта. Поле овса, как
колосистая луговая трава, уходило в озеро, и не ветер, а волны колебали
его. Колосья плыли в волнах, и казалось, что озеро зеленеет.
Нынче ярица на релке дала хороший урожай. Уродилась пшеница,
посеянная Егором по перелогу, на прошлогоднем гречишном поле.
- Гольды обступили меня, - толкует дед, - за бороду уж не хватают, а
все про хлеб: "Дедушка, мол, давай мучки". Улугу еще тот год похвалялся
перед своими, что на релке хлеб вырос: "Наш, мол, хлеб!" Бабка у нас и
хлеб-то испечь умеет... А молодые - те выросли в голоде, хлеб пекли с
мякиной. Разучил
