Библиотека в кармане -русские авторы

         

Замятин Евгений - Пла


Евгений Замятин
Пла
Двухнедельные тучи вдруг распороло как ножом, и из прорехи аршинами,
саженями полезло синее. К полночи солнце уже било над Оленьим островом
вовсю, тяжело, медленно блестел океан, кричали чайки. Они падали в воду,
взлетали, падали, их становилось все больше, они скликали всех, отовсюду.
Цыбин услышал чаек, вышел из дому по узкой тропинке, побежал вверх, в
гору. С последнего поворота, по каменной площадке над собою он увидал
десятка два морских сапог с острыми носками, загнутыми назад, как форштевень
у норвежской елы. Цыбин поднялся и свои ноги в таких же сапогах поставил
рядом. Он был без шапки - прочный, смоленый, курчавый. Руки он держал так,
как будто к ним, вместо кулаков, были привязаны гири.
Все стояли молча и чего-то искали глазами внизу, в воде. Сверху им, как
чайкам, было видно далеко вглубь. Сквозь водяное стекло зеленели мохнатые
камни и водоросли.
Клаус Остранд, норвежец, сказал:
- Теперь мы ожидаем, что уж придет. После строма оно должно приходить.
У Клауса был купленный еще до революции норвежский бот - лучшая из всех
здешних посудин. Для Цыбина этот бот всегда был как кусок мяса для голодной
собаки, и как всегда он ощерил зубы на Клауса, чтобы сказать ему что-нибудь
позлей, пообидней - но не успел. Он увидел то самое, чего все искали:
недалеко от берега легкие водяные вихры прокалывали снизу водяную гладь,
тотчас же опадали, рядом выскакивали новые - и еще, и еще - вся вода в этом
месте как будто кипела.
У Цыбина заколотилось сердце, но он нарочно самым простым голосом
сказал:
- Играет...
Все повернулись в ту сторону и заговорили разом, путано, вперебой, как
хмельные. Круглое, бритое лицо Клауса покраснело, он побежал вниз, остальные
за ним.
Через минуту все становище взворошилось, в избах хлопали двери, женщины
кричали на оголтело шнырявших ребят, мужчины, дожевывая на бегу, прыгали с
веслами в карбаса. Пришел, наконец, долгожданный час: в губе играла селедка,
киты загнали ее сюда из океана, люди и чайки торопились хватить ее - она
могла уйти в океан так же быстро, как пришла, она уже сейчас, на глазах у
всех, уходила за Олений остров, надо было догонять ее - догонять счастье.
Цыбин сидел на камне возле своей избы и курил - как будто спокойно.
Торопиться ему было нечего: у него не было ни бота, ни елы, он нанимался к
другим, кто ходил промышлять на своей посудине. Так он работал третий год, и
в жестяной довоенной коробке от Высоцкого чая у него уже лежало двести
рублей. Каждый рубль он с мясом отрубал от себя и от Анны. Зимой они ели
одну треску, но коробки с деньгами они все-таки ни разу не открыли: как
ребенок внутри женщины, в этой коробке лежала их ела, трудно, медленно
зрела, питаясь человечьим соком - и, может быть, теперь уже близок был час,
когда она, наконец, родится.
- Если селедка продержится три дня, так тогда пожалуй что...
Цыбин не кончил, но Анна поняла и так.
- Хоть дожить, поглядеть, - сказала она и стиснула, повернула на пальце
серебряное кольцо. Кольцо было просторно, и вся Анна похожа была на пустой
наполовину сверток - из свертка что-то потеряно, упаковка ослабла, и каждую
минуту все могло рассыпаться.
Снизу к Цыбину быстро шел Клаус Остранд, шумно, по-коровьи, дыша.
- Пожалуйста, пойдешь со мной на селедку, - сказал он.
- Сколько? - спросил Цыбин.
- По пятнадцать с пуд.
- Двугривенный - меньше не пойду. Клаус задышал еще громче, побагровел,
потоптался и молча зашагал дальше - к Туюлинской избе. Цыбин не двинулся с
места, тол





Содержание раздела