Иванов Всеволод - Бронепоезд No 14,69
Всеволод Иванов
Бронепоезд No 14.69
* ГЛАВА ПЕРВАЯ *
I.
Бронепоезд "Полярный" под N 14.69 охранял железнодорожную
линию от партизанов.
Остатки колчаковской армии отступали от Байкала: в
Манчжурию, по Амуру на Владивосток.
Капитан Незеласов, начальник бронепоезда, сидел у себя в
купе вагона и одну за другой курил манчжурские сигареты,
стряхивая пепел в живот расколотого чугунного китайского божка.
Капитан Незеласов сказал:
-- Мы стекаем... как гной из раны... на окраины, а? Затем в
море, что ли?
Прапорщик Обаб оглядел -- наискось -- скривившееся лицо
Незеласова, медленно ответил:
-- Вам лечиться надо.
Прапорщик Обаб был из выслужившихся добровольцев
колчаковской армии, обо всех кадровых офицерах говорил:
-- Лечиться надо!
Капитана Незеласова он уважал и потому повторил:
-- Без леченья плохо вам.
Незеласов был широкий, но плоский человек, похожий на лист
бумаги: сбоку нитка, в груди -- верста. Капитан торопливо
выдернул новую сигарету и ответил:
-- Заклепаны вы наглухо, Обаб!.. Ничего до вас не дойдет!..
И, быстро отряхивал пепел, визгливо заговорил:
-- Как вам стронуться хоть немного!.. Ведь тоска, Обаб,
тоска! Родина нас... вышвырнула! Думали все -- нужны, очень
нужны, до зарезу нужны, а вдруг ра-а-счет получайте!.. И не
расчет даже, а в шею... в шею!.. в шею!..
И капитан, кашляя, брызгая слюной и дымом, возвышал голос:
-- О, рабы нерадивые и глупые!.. Глупые!..
Обаб протянул длинную руку навстречу сгибающемуся капитану.
Точно поддерживая валящееся дерево, сказал с усилием:
-- Сволочь бунтует. А ее стрелять надо. А которая глупее --
пороть!
-- Нельзя так, Обаб, нельзя!..
-- Болезнь.
-- Внутри высохло... водка не катится, не идет!.. От табаку
-- слякоть, вонь... В голове, как наседка, да у ней триста
яиц!.. Высиживает. Э-эх!.. Теплынь, пар... копошится теплое,
слизкое, того гляди... вылезет. Преодолеть что-то надо, а что,
не знаю, а не могу?
-- Женщину вам надо. Давно женщину имели?
Обаб тупо посмотрел на капитана. Повторил:
-- Непременно женщину. В такой работе -- каждомесячно. Я
здоровый -- каждые две недели. Лучше хины.
-- Может быть, может быть... попробую, почему мне не
попробовать?..
-- Можно быстро, здесь беженок много... Цветки!
Незеласов поднял окно.
Запахло каменным углем и горячей землей. Как банка с
червями, потела плотно набитая людьми станция. Сыро блестели ее
стены, распахнутые окна, близ дверей маленький колокол.
На людях клейма бегства.
Шел, похожий на новое стальное перо, чистенький учитель, а
на плече у него трепалась грязная тряпица. Барышни нечесаные и
одна щека измятая, розовая: должно быть, жестки подушки, а,
может быть, и нет подушек -- мешок под головой.
"Портятся люди", -- подумал Обаб. Ему захотелось жениться...
Он сплюнул в платок, сказал:
-- Ерунда.
Беженцы рассматривали стальную броню вагонов всегда немного
смущенно, и Незеласову казалось, что разглядывают его голого.
Незеласов голый был сух, костляв и похож на смятую жестянку
из-под консервов: углы и серая гладкая кожа.
Он оглядел вагон и сказал Обабу:
-- Прикажите воду набирать... непременно, сейчас. Вечером
пойдем.
-- В появлении? Опять?
-- Кто?
-- Партизаны?
Обаб длинными и ровными, как веревка, руками ударил себя по
ляжкам.
-- Люблю!
Заметив на себе рыхлый зрачок Незеласова, прапорщик сказал:
-- Но насчет смертей! Не убивать. А чтоб двигалось. Спокой,
когда мясо ржавеет...
Обаб стесненно вздохнул. Был он узкоглазый, с выдающимися
скулами, похожими на обломки ржаного сухаря.
