Ильф Илья & Петров Евгений - Путевые Очерки (И А Ильф - М Н Ильф)
Илья Ильф и Евгений Петров
Путевые очерки
И.А. Ильф - М.Н. Ильф
4 окт. 35 г.
...сегодня третий день я двигаюсь на "Нормандии". В шторм она еще похожа
на пароход, по крайней мере качает. А в тихую погоду это просто громадная
гостиница с роскошным видом на море. Пароходного, в том смысле как мы
привыкли, здесь очень мало. Но так как шторм продолжается с той минуты, когда
мы покинули Гавр, то в общем впечатления все-таки морские. Опять меня не
укачивает, и я отношусь к этому даже с боязливым удивлением.
Самое удивительное на "Нормандии" это вибрация. Только теперь я знаю, что
от вибрации все издает звук. У меня в каюте звучат стены, кровать, шкафы,
умывальник, лампочки, полотенца, пуговицы на пальто, носовой платок, живопись
на стене. Каждый предмет вибрирует и звучит по-своему. Не удивляйся тому, что
мой почерк изменился. Это он вибрирует. Я вибрирую вместе со всеми, и весь
этот сумасшедший ансамбль звуков с трудом продирается через довольно злобный
океан к Америке.
Вообще удобства здесь громадные, если к вибрации относиться спокойно.
Каюта у нас громадная (так как нам везет, то в Париже, когда мы меняли
шипс-карты на билеты, нам дали каюту не туристскую, а первого класса. Они это
делают потому, что сезон уже кончился, чтобы первый класс не пустовал
безобразно), обшитая светлым деревом, потолок как в метро, роскошный, стоят
две широкие деревянные кровати, шкафы, кресла, свой умывальник, душ, уборная.
Вообще пароход громаден и очень красив. Но в области искусства здесь явно
неблагополучно. Модерн вообще штука немножко противная, а на "Нормандии" это
еще усиливается золотом и бездарностью.
Через четыре часа после отхода из Гавра "Нормандия" делает свою
единственную остановку - в Соутгемптоне. Оттуда еще можно отправлять письма...
4 окт. 35 г.
...сейчас уже вечер, мы где-то посредине дороги, посредине океана. Тепло,
темно, налетел очень мягкий дождик. Что-то пассажиры погрустнели, лежат,
читают, думают. Вчера лежали почти все, от трехсот пятидесяти человек
туристского класса осталось не больше тридцати на ногах. Да и у тех как-то
странно бегали глаза. Сегодня утихло, но у них еще не прошла душевная
опустошенность, вот они и грустят. На "Нормандии" едет группа наших инженеров
с радио-конструктором Шориным. Все легли костьми, показались сегодня на минуту
и снова укрылись в свои каюты. Один я хожу, безумный адмирал, нечувствительный
к морской болезни. Вчера в танцевальном зале было кино. И сегодня тоже. Вчера
показывали ужасную дрянь и сегодня тоже. Кормят здесь отлично, без особенного
вдохновения, но очень разнообразно и в количестве, превышающем возможности
человеческого желудка. Ем не очень много, в меру, сплю, вообще отдыхаю после
беготни по Праге и Вене. В Париже я не бегал.
В салоне для сочинения писем, где я сейчас нахожусь, живопись такая, как в
фойе какого-нибудь одесского театра миниатюр в 1911 году. Прямо непонятно.
Какие-то маркизы и так странно плохо нарисованные, что, кроме удивления,
никаких чувств не вызывают...
В Нью-Йорк мы должны прибыть 7 октября к часу дня. В печатном списке
пассажиров я значусь как Mrs (мистрис Ильф). Это смешно. Еще едут с нами
мистер Бутербродт, мистрис Бутербродт и юный мастер Бутербродт. Маршак бы
написал про них стихи для детей: "Страшный мистер Бутербродт".
Океан безлюден. Ни одного парохода не видел. Идем мы быстро. Все время
заполняем громадные американские анкеты: "Покрыты ли вы струпьями?", "Анархист
ли вы?", "Не дефективны ли вы?". И так далее.
