Ионкис Г - Уильям Сомерсет Моэм - Грани Дарования
Г. Э. Ионкис
УИЛЬЯМ СОМЕРСЕТ МОЭМ: ГРАНИ ДАРОВАНИЯ
"Самое большое преимущество старости - в духовной свободе"[*Цитаты
приводятся из произведении Моэма, входящих в настоящий сборник, поэтому
источники цитирования в дальнейшем не указываются], - записал Моэм в день
своего семидесятилетия. Судьба распорядилась так, что он мог пользоваться этим
преимуществом достаточно долго. Оглядываясь на девяносто прожитых лет, Моэм
пришел к заключению, что всегда жил грядущим. Он не смог освободиться от этой
привычки даже тогда, когда будущее приобрело для него очертания небытия.
Творческое долголетие английского писателя впечатляет: начав свой путь в
пору растущей известности поздних викторианцев - Т. Гарди, Р. Киплинга, О.
Уайльда, он закончил его, когда отбушевали "сердитые" и на литературном
небосклоне зажглись новые звезды - У. Голдинг и А. Мэрдок, Дж. Фаулз и М.
Спарк.
Поражает не продолжительность отпущенного ему срока, а то, что на каждом
витке стремительно меняющегося исторического времени, начиная с 90-х годов
минувшего и кончая 50-ми нынешнего века, Моэм-художник оставался на редкость
современным.
Разгадку этого феномена следует искать прежде всего в том, что в лучших
своих произведениях Моэм поднимал большие проблемы общечеловеческого и
общефилософского плана, а также в его удивительной чуткости к трагическому
началу, столь характерному для бытия XX столетия, к скрытому драматизму
характеров и человеческих отношений. Странно, что при этом его чаще других
упрекали в бесстрастности, сердечной холодности, даже цинизме. Он же вслед за
кумиром своей юности, Мопассаном, мог бы сказать: "Меня, без сомнения, считают
одним из наиболее равнодушных людей на свете. Я же скептик, это не одно и то
же, скептик, потому что у меня хорошие глаза. Мои глаза говорят моему сердцу:
спрячься, старое, ты смешно. И сердце прячется".
Трудно рассеивать сложившееся заблуждение, но, не отказавшись от
предвзятости, не понять художника. Моэм не был равнодушен к человеку: ни когда
избирал медицину своей профессией, ни когда отказался от нее ради
писательства. Из всех его интересов и склонностей самым устойчивым был интерес
к людям. "О человеке можно писать всю жизнь и все равно сказать ничтожно
мало", - не уставал повторять Моэм. Путешествуя по свету, он не столько
увлекался достопримечательностями, сколько высматривал интересных, самобытных
людей. "То, что было в людях хорошего, радовало меня; то, что в них было
дурного, не приводило в отчаяние", - признавался Моэм. Свое мнение о роде
человеческом он вложил в уста героя одного из рассказов: "Сердце у людей
правильное, а вот голова никуда не годится". Моэм не прав? Возражайте, спорьте
с ним. Он честен, и важно именно это.
Ныне Моэм признан в мире наиболее читаемым английским писателем после
Диккенса. Однако в курсах английской литературы и солидных академических
трудах его соотечественников творчеству Моэма не уделяется заслуженного
внимания. Он часто скрыто полемизировал с академическим литературоведением, а
его упоминания о "группах", "кликах", "элите" только укрепляли его позицию
аутсайдера. Кроме того, неслыханный коммерческий успех явно повредил его
репутации в кругах литературоведов академической ориентации. Заработанные
пером четыре миллиона создали невидимую стену между ним и его собратьями по
ремеслу.
Моэм болезненно переживал то, что "интеллигенция" (в отместку он брал в
кавычки это слово, подразумевая "высоколобых" интеллектуалов) не приняла его
всерьез. Его раз
