Казанов Борис - Осень На Шантарских Островах
Борис Казанов
Осень на Шантарских островах
СЧАСТЛИВЧИК
(Рассказ матроса)
1
-- Винтовка лежала вот так, -- рассказывал Счастливчик. -- А шептало мы
у нее подтираем, чтоб курок был легкий при стрельбе... Видно, она зацепилась
курком за тросы, когда научник* потянул ее... Пуля вошла вот сюда, он даже
не шевельнулся. Жара в тот день стояла страшная, мы тело льдом обложили.
Сапоги на нем были казенные, боцман их снял, потому что боцман за каждый
сапог отвечает, а научнику они теперь были, сам понимаешь, ни к чему. И тут
я посмотрел на него: лежит он -- может, первый ученый в мире! -- лежит без
сапог, и море от этого не перевернулось... Тоска меня взяла: сиганул я с
бота прямо в воду и поплыл к берегу, а берега от пены не видать -- такой был
накат... -- Счастливчик, не выпуская винтовки, достал спичечный коробок и
прикурил. -- Башку проломил, а выбрался, -- продолжал он. -- Наглотался у
берега воды с песком, всю дорогу рвало, пока дополз к поселку... Сперва
прыгал, чтоб разбиться, а потом полз, чтоб выжить, -- такой я человек! -- Он
засмеялся и посмотрел на меня.
* Ученый (разг.)
-- Чего ты скалишься? -- не выдержал я. -- Человек убился, а ты
скалишься...
-- Когда ты убьешься, мне еще веселей будет, -- ответил Счастливчик.
Я инстинктивно сунул руку в карман ватных штанов и потрогал свой
талисманчик. Это был маленький слоненок, выточенный из моржового клыка. Мне
дал его один чукча в Эгвэкыноте в обмен на банку китайской тушенки.
Талисманчик был при мне, и, значит, я не мог утонуть, и я сразу успокоился и
снова был готов слушать болтовню Счастливчика.
-- Вот такой был человек! -- говорил он. -- Не за деньги работал.
Только погиб глупо, не повезло ему...
-- Зато тебе везет, Счастливчик, -- сказал Бульбутенко, старшина бота.
-- Уж так везет, что дальше некуда... -- Бульбутенко стоял на корме и, зажав
румпальник между колен, смотрел на часы.
-- Никто нашей смерти не заберет: ни моей, ни твоей, ни его, -- вяло
ответил Счастливчик. Он сразу раскис от слов Бульбутенко, и было видно, что
он хотел поскорей закончить этот разговор. -- Вот пошли, а может, и не
вернемся назад...
Бульбутенко смотрел на часы, а Счастливчик -- себе под ноги, а я глянул
на море, но не увидел там ни черта: один только лед плавал, точно куски
застывшего жира в борще... А на горизонте был город -- будто из светящихся
кристаллов, я такой красивый город сроду не видел, но я в него не поверил,
потому что знал: это и не город вовсе, а рефракция, преломление солнечных
лучей, то есть обман зрения и так дальше. Но, подумав о городе, я вспомнил
Владивосток и свой домик в Косом переулке, огородик, ребятишек и Шурку,
жинку мою. Как она огород мотыгой долбает, запарилась -- аж платье к спине
прилипло, и какая она сейчас загорелая, потная, веселая от работы. А на
меже, среди зеленых кустов окученного картофеля, я видел розовые мордашки
ребятишек, а на веревке под грушами просыхает выстиранное белье,
распространяя приятный холодок... Эта картинка до того понравилась мне, что
я чуть не прослезился и с трудом пересилил себя: ребятишки все-таки были не
мои, а от Витьки, ее бывшего мужа, и хоть я не терял дома время даром, своих
детей у меня не было -- так было обидно, что она не хочет рожать от меня...
Я эту Шурку и Витькиных ребятишек очень крепко любил, я им трехпроцентных
облигаций на четыреста рублей дал и получку на них перевел, только самую
малость себе оставил...
-- Бросай якорь, -- приказал мне Бульбутенко. -- Пора на капитанский
ч
