Карамзин Н М - Сиерра-Морена
Н.М. КАРАМЗИН
СИЕРРА-МОРЕНА
В цветущей Андалузии - там, где шумят гордые пальмы, где
благоухают миртовые рощи, где величественный Гвадальквивир
катит медленно свои воды, где возвышается розмарином
увенчанная Сиерра-Морена (То есть Черная гора. (Примеч.
автора.)), - там увидел я прекрасную, когда она в унынии,
в горести стояла подле Алонзова памятника, опершись на
него лилейною рукою своею; луч утреннего солнца позлащал
белую урну и возвышал трогательные прелести нежной
Эльвиры; ее русые волосы, рассыпаясь по плечам, падали на
черный мрамор.
Эльвира любила юного Алонза, Алонзо любил Эльвиру и
скоро надеялся быть супругом ее, но корабль, на котором
плыл он из Майорки (где жил отец его), погиб в волнах
моря. Сия ужасная весть сразила Эльвиру. Жизнь ее была в
опасности... Наконец отчаяние превратилось в тихую скорбь
и томность. Она соорудила мраморный памятник любимцу души
своей и каждый день орошала его жаркими слезами.
Я смешал слезы мои с ее слезами. Она увидела в глазах
моих изображение своей горести, в чувствах сердца моего
узнала собственные свои чувства и назвала меня другом.
Другом!.. Как сладостно было имя сие в устах любезной! - Я
в первый раз поцеловал тогда руку ее.
Эльвира говорила мне о своем незабвенном Алонзе,
описывала красоту души его, свою любовь, свои восторги,
свое блаженство, потом отчаяние, тоску, горесть и,
наконец, - утешение, отраду, находимую сердцем ее в милом
дружестве. Тут взор Эльвирин блистал светлее, розы на лице
ее оживлялись и пылали, рука ее с горячностию пожимала мою
руку.
Увы! В груди моей свирепствовало пламя любви: сердце мое
сгорало от чувств своих, кровь кипела - и мне надлежало
таить страсть свою!
Я таил оную, таил долго. Язык мой не дерзал именовать
того, что питала в себе душа моя: ибо Эльвира клялась не
любить никого, кроме своего Алонза, клялась не любить в
другой раз. Ужасная клятва! Она заграждала уста мои.
Мы были неразлучны, гуляли вместе на злачных берегах
величественного Гвадальквивира, сидели над журчащими его
водами, подле горестного Алонзова памятника, в тишине и
безмолвии; одни сердца наши говорили. Взор Эльвирин,
встречаясь с моим, опускался к земле или обращался на
небо. Два вздоха вылетали, соединялись и, мешаясь с
зефиром, исчезали в пространствах воздуха. Жар дружеских
моих объятий возбуждал иногда трепет в нежной Эльвириной
груди - быстрый огонь разливался но лицу прекрасной - я
чувствовал скорое биение пульса ее - чувствовал, как она
хотела успокоиться, хотела удержать стремление крови
своей, хотела говорить... Но слова на устах замирали. - Я
мучился и наслаждался.
Часто темная ночь застигала нас в отдаленном уединении.
Звучное эхо повторяло шум водопадов, которые раздавался
между высоких утесов Сиерры-Морены, в ей глубоких
расселинах и долинах. Сильные ветры волновали и крутили
воздух, багряные молнии вились на черном небе или бледная
луна над седыми облаками восходила. - Эльвира любила ужасы
натуры: они возвеличивали, восхищали, питали ее душу.
Я был с нею!.. Я радовался сгущению ночных мраков. Они
сближали сердца наши, они скрывали Эльвиру от всей природы
- и я тем живее, тем нераздельнее наслаждался ее
присутствием.
Ах! Можно сражаться с сердцем долго и упорно, но кто
победит его? - Бурное стремление яростных вод разрывает
все оплоты, и каменные горы распадаются от силы огненного
вещества, в их недрах заключенного.
Сила чувств моих все преодолела, и долго таимая страсть
излилась в нежном признании!
Я стоял
