Катерли Нина - Первая Ночь
Нина Катерли
Первая ночь
Как же, заснешь теперь, черта с два! До утра промаешься, прокрутишься,
а потом целый день - с больной головой. Это надо ведь, приснится же такое!
В комнате была ночь. Будильник на стуле громко выплевывал отслужившие
секунды, желтоватая полоска просвечивала между краями занавесок, значит,
фонарь около дома еще горел. В открытую форточку ворвался лязг пустого
трамвая, хлопнула внизу дверь парадной, и тотчас раздался гулкий басовитый
лай - волкодава из пятого номера повели на прогулку.
...Что ему снилось, Кравцов в точности припомнить не мог, но что-то
определенно жуткое. Вроде бы его помощник, этот охломон Потапкин, вместе с
мастером Фейгиным собрались его, старшего обжигальщика Кравцова Павла
Ильича, загрузить во вторую периодическую печь, поскольку на участке,
видите ли, до конца смены не хватило товара, то есть кирпича. А в печке,
между прочим - уж кто-кто, а Кравцов знал, сегодня на термопару смотрел, и
не раз, - температура тысяча четыреста градусов Цельсия.
И главное, лежит Кравцов на рольганге и знает, что сейчас закатят в
печь, а сделать - ну ничего не может: ни ногой, ни рукой не двинуть,
помер, что ли? И до того стало ему обидно, что вот - как захотят, так они
сейчас с ним и распорядятся, до того страшно, что заорал он, завыл во всю
мочь, и сперва не было звука, а потом прорвало, точно лопнула какая-то
пленка, и от рева своего Кравцов, задыхаясь, проснулся.
...Собака внизу опять залаяла, аж зашлась от злобы.
"Носят черти по ночам с кабысдохом, - подумал Кравцов, - маются люди
дурью, натащили полон город зверья и держат в квартирах для собственного
удовольствия, для забавы. Огромные псы, назначенные природой для охраны
складов или жизни в степи при стадах, томятся в клетушках, валяются по
диванам, ведь вот запретили им в сады, так они - ночью..."
Сердце постепенно унялось. Кравцов снова лег, поджал ноги и
приготовился заснуть, но не получалось. Картина давешнего сна стояла перед
глазами, вылезали всякие мысли насчет несправедливости: и верно ведь,
живые, что захотят, то и делают над мертвыми, а какое право, может, те и
не желают. Раньше были всякие завещания, последняя воля, а сейчас? Дураку
ясно - не каждый усопший, кого волокут в крематорий, давал при жизни на
это свое согласие. А теперь, когда ему, бедняге, слова уже не вымолвить,
близкие родственники, обливаясь слезами, отправляют его в огонь. Хотя,
если подумать, кладбище - тоже не сахар...
Он понял, что никакого сна не выйдет, и стал уже трезво вспоминать
нудный вчерашний день, который и послужил, теперь понятно, поводом для
ночной чертовщины.
Вчерашний день, воскресенье как раз накануне отпуска, Павел Ильич
Кравцов, кочегар-обжигальщик термического цеха, провел на кладбище - ездил
на могилу жены, - и там ему очень не понравилось. Кладбище это, несмотря
на лето, траву и цветы, выглядело на редкость уныло и страшновато. Без
души. Хотя - уныло, тут, вроде бы, понятно - что веселого может быть на
кладбище? - однако Павел Ильич отлично помнил, что на деревенском погосте,
где под синим, выкрашенным масляной краской крестом уже сорок лет лежала
его мать, вовсе не было уныло. Грустно - это да, и мысли всякие в голову
приходили, спокойные мысли, неторопливые и важные, а уныния или уж, тем
более, страха - не было.
Там, на сельском этом кладбище, взобравшемся на сухой холм в километре
от деревни, стояли молчаливые и строгие березы, кусты малины разрослись у
ворот, в начале лета вспыхивали одуванчики, а осень
