Клычков Сергей - Сахарный Немец
Сергей Антонович Клычков (Лешенков)
(1889-1937).
САХАРНЫЙ НЕМЕЦ
Роман
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЗАЯЦ ИЗ ДВЕНАДЦАТОЙ РОТЫ
ЗАУРЯД
...Эх, рассказывать, так уж рассказывать... Простояли мы так, почитай,
два года в этой самой Хинляндии, подушки на задней части отрастили - пили,
ели, никому за хлеб-соль спасибочка не говорили и хозяину в пояс не
кланялись: рад бы каждый от стола убежать, из лесной лужи пить, березовое
полено вместе с зайцами грызть - лишь бы спать на своей печке!
Да куда тут с добром: посадили нас, в час неровён, в большое, длиной с
наше Чертухино будет, корыто... Сидим мы в этом корыте и день, и два, все
депеши какой-то приемной дожидаемся, а к этой поре навалило к нам баб из
Чертухина видимо невидимо - прощаться с нами... Поглядишь за борт, так вот
по берегу и ходят, только ни песен не поют, не смеются, смотрят, как
поколоченые, и, что голосу, плачут...
Жалко нам было о-те-поры, что Зайчика, Миколая Митрича,
зауряд-прапорщика Зайцева, с нами не было - вот бы спели тогда Зайчик да я
с Пенкиным "Размалинушку"... Стоим так день, стоим так два: ни нам из
корыта вылезть, ни самому корыту от берега уйти, так и кажется из-за
Гельсинка: стоит это корыто у берега, а с берега нагнулась баба рябая -
гору мы так прибереж-ную прозвали, больно камниста да конопаста! -
нагнулась баба рябая и в засиненной крепкой синькой воде полощет наши штаны
и рубахи, готовит в поход и складает в корыто, колотит валиком на спине у
покатой скалы, с которой сбегает вниз мыльная пена.
Но как-то, спустя неделю иль две, с вечера нас никуда не пустили, бабы
по берегу спали в повалку без нас, хватили мы на сон хинляндской сивухи, а
утром, когда продрали глаза, так ни баб, ни бабы - рябой постирухи, ни
самого берега было не видно, а кругом так синё, так синё, инда глазам
неприятно...
Локнули мы опохмелки и, как дальше по морю ехали, как по суху шли,
никто хорошо и не помнит, прочистились наши мозги только, когда первая пуля
попала в окопный блиндаж и Пенкину трубку разбила...
- Немцы,- сказал Иван Палыч, как-будто того и не знал до сих пор, да и
мы тоже не знали...
Но трубку Пенкин не очень жалел, начал у всех одолжаться, немцы
стреляли один раз в неделю, а мы и еще того мене: с ружьем плохие балушки!
- И время поплыло, поплыло, а с ним за окопом и чистые двинские воды...
Сколько тут времени прошло, уж не помню, может, неделя, а может, и
год: у солдата часы смерть заводит, смерть переставляет в них стрелки и в
негаданный час останавливает часики вовсе:
- Зайчик вернулся...
Зауряд-прапорщик Зайцев... Его благородие!..
На плече перекладина: - зауряд!..
* * *
Нашему брату эта перекладина не больно сперва приглянулась. Гляди, и
руки не протянет, а Иван Палычу - фельдфебелю нашему - так тому рот клещами
зажало, так и не ституловал Зайчика "вашим благородичком", а под козырек,
да и ляпнул "ваше заурядичко". Ротный, Палон Палоныч, рядом стоял и в
первую же встречу дал Зайчику за это хорошую встрепку:
- Вы, дескать, теперь знаете кто, ну, и должны об этом помнить и честь
свою соблюдать больше родной матери...
Оно так и должно быть: когда еще Зайчик был у Иван Палыча в писарях
под началом, все вставали в шесть, а Миколай Митрич в пять поднимался.
Встанет и тут же разные хитрые списки состав-лять, и такие эти списки для
Зайчика были натрутные, что, подчас, в десятый раз переписывает, а уж Иван
Палыч где-нибудь найдет ошибку. Больше всего из-за почерка Зайчику
перепадало.
- Чтой-то у тебя, Зайцев, за руки такие,- каждый раз г
