Козаченко Василий Павлович - Яринка Калиновская
Василий Павлович КОЗАЧЕНКО
ЯРИНКА КАЛИНОВСКАЯ
Мертвi-бо сраму не iмуть...
Святослав
Перевод Н. АНДРИЕВСКОЙ
НОЧЬ
Вверху, над черным срезом стены, тревожным, красноватым огоньком
мерцает однаединственная звездочка.
Внизу - мутно-непроглядная темень. Клубится, шаркает, гудит приглушенно
людскими голосами, стонет и вздыхает.
Слева выступает или, скорее, угадывается сероватый прямоугольник
выломанных дверей, а где-то там сразу за ним - проволока. Густая, в
несколько рядов паутина колючей проволоки.
Именно здесь, среди этих проволочных заграждений, в апреле сорок
второго года на глазах у Яринки Калиновской гитлеровцы насмерть замучили
молодого, веселого художника Дмитра.
Дмитро и Яринка были влюблены друг в друга. Но признаться в любви так и
не успели...
И вот теперь, через два года, Яринка сама попала в тот же
Терногородский концлагерь. Попала после страшной катастрофы, которая
неожиданно случилась с ее отцом. Правда, нельзя сказать, чтобы уж совЬем
неожпданLO, но все же как-то по-глупому, за несколько недель, а может, и
дней до той минуты, когда ее родные края навсегда будут очищены от
фашистской погани.
Попалась и сидит теперь в темном без крыши коровнике на потертой
соломе, прижавшись спиной к шершавой стене. Сидит, убитая невыразимым
горем, с болью и отчаянием думает об отце, вспоминает Дмитра и ту, другую
апрельскую ночь. Вспоминает, невольно удивляется, как это она могла вот
так забыться, растеряться, что уже и сама себя не помнила. Ведь она же
себя готовила к самым страшным неожиданностям еще вон с какого времени и
знала, на что идет. К тому же верила в себя, в свои силы. Да и со
страшным, со смертью в своей жизни встречалась уже не раз
Осень в том далеком году - ее пятнадцатая осень - стояла погожая, на
редкость теплая, мягкая. Запомнилось: листья на деревьях желтели медленно
и долго держались на ветвях - сочные и свежие.
Училась Ярпнка в восьмом классе скальновской десятилетки и жила у
дедушки Нестора...
В субботу они всем классом возвращались с экскурсии на сахарный завод.
В тенистой аллее заводского парка, обсаженной вековыми осокорями и
темными невысокими елками, сын екальновского аптекаря низенький, сухопарый
Дуська Фойгель подбил из рогатки какую-то неосторожную, а может, и больную
ворону... Ворона была еще жива. Большой клюв широко раскрыт, лапки
дергаются. А Дуська, схватив ее за крыло и размахивая над головой, начал
гоняться за девушками. Напуганные школьницы с визгом разбегались кто куда.
Дуська хохотал, но как-то странно, так, что видно было - ему от этого
совсем не весело. Сам громко хохочет, а желтоватое остренькое личико -
насупленное и злое. И эти его странные, кажется, совсем белые, глаза тоже
холодные и злые.
Девочки подняли визг на весь парк. Яринка приказала Дуське бросить
ворону, но он не послушал, только криво усмехнулся. Тогда Яринка схватила
вербовую палку и решительно пошла прямо к Дуське. "Брось ворону, не мучай!
- потребовала еще раз. - А не то - ударю!.."
Дуська хорохорился недолго. Сразу поняв, что Яринка может ударить,
забросил ворону в кусты и, не оглядываясь на девушек, подался к пруду.
А на подворье у дедушки Нестора, когда Яринка возвратилась домой,
стояла чья-то запряженная в двуколку костистая гнедая лошадь с разрезанным
ухом. На голове у нее болталась белая торба. Все из той торбы было уже
съедено, и лошадь стоя дремала, изредка прядая разрезанным ухом. Лошадь
почему-то и удивила и насторожила Яринку. Чья она - не знала, не помнила
такой.
