Козаев Азамат - Ничей (Отрывок)
Азамат Козаев
НИЧЕЙ
(ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА)
1
- Постор-р-ронись, старик! Зашибу!
Необъятный в поясе детина с необъятной
бочкой на плечах рявкнул прямо в ухо седому да щуплому, что спиной
стоял да, вдаль глядя, щурился, да пройти мешал. И зашиб. Не
рассчитал, а кто его знает, может и нарочно прошел впритирочку, да
такую, что уж лучше грудь в грудь, бочка-то оно эвон какая,
тяжелехонька, полнехонька, жилы из человека тянет, да свет белый
застит, вот и не углядел, толкнул малость самую. Самую малость.
Седому да худому и того хватило. Приняла его дорожная пыль,
выстлалась серым одеяльцем меж трактом и плотью, обняла, укутала,
легла на волосы. Еще стоя, старик хранил руки на груди, будто за
оберег держался, да так и повалился наземь, негнущийся, жесткий, руки
- на груди, что так и не отнял от оберега, чтобы на землю встретить.
А детина цыркнул сквозь зубы слюной под ноги крякнул, подбросил на
спине бочку, принял поудобнее и прочь зашагал. Дела торговые спешки
не любят, а и к праздности не льнут. Упал - поднимется, выпачкался
-отряхнется, голь перекатная, та пыль ему - сестрица родная, стол,
постель, подруга. Упал, пыль поцеловал - как с родней повидался. И
жалеть нечего.
Старик медленно поднялся, встал на
колени, посмотрел вслед бочке на покатых плечах и усмехнулся.
Отряхнул пыль с невышитой рубахи, выбил волосы, стер грязь с лица.
- Ах ты нечисть, ах поганец, - залопотал
кто-то за спиной. -Ить ведь не впервой ему так, человека - в грязь,
девку - за подол, что плохо лежит - за пазуху! Ах поганец, ах
поганец!
Седой оглянулся. Собиралась толпа, и
впереди всех выступал убогонький, пьяненький мужичонка, рад тем, что
заметили, кивнул, стащил рвань с головы, закивал, смешно потряхивая
жиденькой бороденкой.
- Иська то Комель. Корчмарь. Здоров бочки
таскать, что я мед дармовой хлестать, а уж жаден!.. Сам таскает, лишь
бы другим не платить.
Седой встал с колен на ноги.
Мужичонка-лопоток, улыбаясь, нимало не смущаясь, заглядывал старику в
лицо. А что, интересно ведь! Седой отряхнул кожаные штаны, подол
рубахи, оглянулся на толпу с успокаивающей, понимающей улыбкой, все,
мол, обошлось, люди добрые. И вовсе он не стар, сед - да, но не стар,
борода еще догорает рыжиной, но из последних сил тлеет, лет еще пяток
и подернется пеплом вся, редкие но глубокие морщины пробороздили лицо
что землю - соха, глаза печальны, а что пожил, что жизни нахлебался -
и так видать. Седой поднял с земли свернутый в скатку серый плащ
вывалянный в серой пыли, небольшую калитку, что тихонько звякнула
рублевом и последним отнял у дороги меч.
Были в толпе и княжьи люди. Где шум да
брань - там княжий человек, зорко оком водит, бранящихся разводит.
Здрав по прозвищу Брань на рожон не лез, но и за спинами не ворон
считал, все узрел, в меч на земле увидал - весь глазами изъел, от
костяного черена до кованой пяточки. Не отрок, уж и сам сед, хоть и
не чета этому седому, но утицу от селезня отличит. Навидался таких по
самое "надоело". И что с того, что княжьим повелением всяк сторонний
меч должен быть ножнам крепок? Один с мечом - что мачеха да
падчерица, другой и топорищем чудеса творит, а у иных умельцев аж
земля под ногами горит, им и меч что в ножнах, что без оных - все
едино.
- Двинь-кось! - Брань растолкал зевак.
Решил явить собою княжью волю. -Дай сюда меч. Глядеть буду.
Седой мрачно буравил стражника глазами
неопределимого цвета, держал меч в правой руке прижатым к груди и не
давал.
- Давай, давай! - Здрав
протянул руку.
