Кожевников Вадим - Март-Апрель
Вадим Кожевников
Март-апрель
Изодранный комбинезон, прогоревший во время ночевок у костра, свободно
болтался на капитане Петре Федоровиче Жаворонкове. Рыжая патлатая борода и
черные от въевшейся грязи морщины делали лицо капитана старческим.
В марте он со специальным заданием прыгнул с парашютом в тыл врага, и
теперь, когда снег стаял и всюду копошились ручьи, пробираться обратно по
лесу в набухших водой валенках было очень тяжело.
Первое время он шел только ночью, днем отлеживался в ямах. Но теперь,
боясь обессилеть от голода, он шел и днем.
Капитан выполнил задание. Оставалось только разыскать
радиста-метеоролога, сброшенного сюда два месяца назад.
Последние четыре дня он почти ничего не ел. Шагая в мокром лесу,
голодными глазами косился на белые стволы берез, кору которых - он знал -
можно истолочь, сварить в банке и потом есть, как горькую кашу, пахнущую
деревом и деревянную на вкус...
Размышляя в трудные минуты, капитан обращался к себе, словно к
спутнику, достойному и мужественному.
"Принимая во внимание чрезвычайное обстоятельство, - думал капитан, -
вы можете выбраться на шоссе. Кстати, тогда удастся переменить обувь. Но,
вообще говоря, налеты на одиночные немецкие транспорты указывают на ваше
тяжелое положение. И, как говорится, вопль брюха заглушает в вас голос
рассудка". Привыкнув к длительному одиночеству, капитан мог рассуждать с
самим собой до тех пор, пока не уставал или, как он признавался себе, не
начинал говорить глупостей.
Капитану казалось, что тот, второй, с кем он беседовал, очень неплохой
парень, все понимает, добрый, душевный. Лишь изредка капитан грубо прерывал
его. Этот окрик возникал при малейшем шорохе или при виде лыжни, оттаявшей и
черствой.
Но мнение капитана о своем двойнике, душевном и все понимающем парне,
несколько расходилось с мнением товарищей. Капитан в отряде считался
человеком мало симпатичным. Неразговорчивый, сдержанный, он не располагал и
других к дружеской откровенности. Для новичков, впервые отправляющихся в
рейд, он не находил ласковых, ободряющих слов.
Возвращаясь после задания, капитан старался избегать восторженных
встреч. Уклоняясь от объятий, он бормотал:
- Побриться бы надо, а то щеки как у ежа, - и поспешно проходил к себе.
О работе в тылу у немцев он не любил рассказывать и ограничивался
рапортом начальнику. Отдыхая после задания, валялся на койке, к обеду
выходил заспанный, угрюмый.
- Неинтересный человек, - говорили о нем, - скучный.
Одно время распространился слух, оправдывающий его поведение. Будто в
первые дни войны его семья была уничтожена фашистами. Узнав об этих
разговорах, капитан вышел к обеду с письмом в руках. Хлебая суп и держа
перед глазами письмо, он сообщил:
- Жена пишет.
Все переглянулись. Многие думали: капитан потому такой нелюдимый, что
его постигло несчастье. А несчастья никакого не было.
А потом капитан не любил скрипки. Звук смычка действовал на него
раздражающе.
...Голый и мокрый лес. Топкая почва, ямы, заполненные грязной водой,
дряблый, болотистый снег. Тоскливо брести по этим одичавшим местам
одинокому, усталому, измученному человеку.
Но капитан умышленно выбирал эти дикие места, где встреча с немцами
менее вероятна. И чем более заброшенной и забытой выглядела земля, тем
поступь капитана была увереннее.
Вот только голод начинал мучить. Капитан временами плохо видел. Он
останавливался, тер глаза и, когда это не помогало, бил себя кулаком в
шерстяной рукавице по скулам, чтобы восстановить кровообраще
