Коковин Евгений - Корабли Моего Детства
Коковин Евгений
КОРАБЛИ МОЕГО ДЕТСТВА
В пасмурные апрельские дни, когда на Северной Двине темнеет лед и
капризные ветры робко приближающейся весны меняют направления, ко мне все
чаще наведываются беспокойные чувства. Я знаю: это чувство ожидания.
Ожидания полной, всесильной весны, открытия навигации, приказов начальника
порта.
Весна приходит на архангельскую землю без журчания ручьев, без цветения
роз и без майского грома. Весна приносит на Север медлительно-ровное,
колдовское посветление ночей, коварство распутиц на проселочные дороги и
неукротимый ледоход с тревожным подъёмом воды на большие реки.
Порт встречает весну гудками ледоколов и надрывным завыванием сирен.
Приказы начальника порта о ледокольной кампании и открытии навигации
предельно кратки, четки и суховаты. Но меня они волнуют. Приказы
печатаются на четвертой странице в местной газете. Читая их, я слышу
первый пароходный гудок, команду вахтенного штурмана, шум брашпиля и
металлический перебор машинного телеграфа.
Я слышу и голос самого начальника порта и вижу его, седого коренастого
мужчину в морском кителе. В молодости, говорят, он был портовым грузчиком.
Влюбленный в пароходы и парусники, гавани, ковши и причалы, с детских лет
я помню по фамилиям всех начальников нашего порта.
И осенью тоже подступает беспокойное чувство, но оно уже без радости,
горьковатое: скоро конец навигации.
Я захожу к начальнику порта. Он легко определяет мое настроение.
- Чем недоволен?
- Навигация-то скоро закроется...
- Продлим. Видел, какие у нас теперь ледоколы?
А вот-вот и у нас будет навигация круглогодовой. И в январе, и в феврале,
и в марте будем грузить.
Я верю ему. Деловой, работящий, добрый народ портовики!
Мой отец тоже был портовиком. Он служил в Дирекции маяков и лоции Белого
моря. К старости, лишившись ноги, он ковылял на деревяшке и громко
именовался смотрителем створных знаков в морской слободе Соломбале и на
судоходном рукаве Северной Двины - Маймаксе, а проще - был фонарщиком.
Отец гордился личным знакомством с Георгием Яковлевичем Седовым. Перед
походом Седова к полюсу отец чинил на "Святом Фоке" паруса и ремонтировал
такелаж. Был он и умелым плотником, и столяром, шил легкие шлюпки, а
однажды на досуге смастерил мне расчудесную полуаршинную поморскую шхуну.
Это был мой первый корабль. Он совершал длительные рейсы в бассейне
узенькой речки Соломбалки, забитой лодками, шлюпками и карбасами. У
соломбальских ребятишек шхуна вызывала восхищение и зависть.
В мальчишестве самым закадычным моим другом был ровесник Володя Охотин,
отличный пловец и неуемный рыболов. Во всех ребячьих смелых предприятиях
нам покровительствовал умный и мечтательный юноша Андрей Семенов. Он жил
на нашей улице и пользовался у нас непререкаемым авторитетом. Отец Андрея
- крупнейший водолазный специалист страны, страстный охотник, настоящий
следопыт и меткий стрелок - был обожаем ребятами Соломбалы.
Позднее у нас появилась большая и тяжелая корабельная шлюпка "Фрам". На
"Фраме" мы путешествовали по Северной Двине и по ее бесчисленным притокам.
Андрей был до фанатизма влюблен в Арктику, знал имена и биографии ее
исследователей, мог показать на карте все арктические земли, острова и
островки. Он учился в мореходном училище и мечтал стать полярным
капитаном. Фритьоф Нансен был его кумиром.
Однажды мы плыли на "Фраме" по Северной Двине. Навстречу, с моря, шло
гидрографическое судно "Пахтусов". Володя прочитал название парохода и
спросил у Андрея:
- Кто такой
