Библиотека в кармане -русские авторы

         

Кондратьев Василий - Девушка С Башни


Василий КОНДРАТЬЕВ
ДЕВУШКА С БАШНИ
Софа Кречет барышней приехала в Питер из Чебоксар;
несколько лет столько меняли ей и причесок, и платья, что в
итоге оставили совершенно bobbed-hair на Невском проспекте, в
одном под шубкой трико, в то время как ее каблучки выбивали
Ритой Мицуко по наледи, от нетерпения или холода.
Шофер, заметив на краю тротуара волоокую, в шляпке
каракуля, притормозил. Запах сегодняшнего дня еще мерцал для
нее бликами на небесах, мимо улиц, по всей дороге. К вечеру
деньги все вышли, как тот мерзавец, пообещавшись, и не
вернулись. Софа, оставшись одна, села в пасьянс. Свет притих,
шелковый и маслянистый, в огоньке абажура: с улицы ее фонарь
светляком теплился из-за гардин.
Карты шли одна за другой. Она умела метать желуди,
чаши и шпаги, водить дурака между рыцарей, королев и валетов,
от двойки в свет; она знала, как большой венецианский тарок
раскладывать по стихиям, среди созвездий на сукне. В "Риге"
любила, нашептав цифру, пустить шарик на колесо: золотой,
которым предохранялась мадам Помпадур, серебряный, каким
застрелился Потоцкий. Свинцовый, биткой. Рублевые гости,
столпившиеся в казино, не знали игры, и крупье выдавал им
орлянки вместо жетонов.
Софа могла просто, по-цыгански, раскинуть на три
карты, и на семнадцать. Можно было прочесть по руке,
заглянуть в ухо, растопить в воске волосы или пронзить куклу
булавкой по самый фарфор.
Как любая девица, гадалкой она была превосходной.
Конечно, свобода, какой не захочешь, делала ее
королевой на перспективе от Невского шпиля, матерью
многокомнатных подруг и легендарной для своих мест инженю.
Она была очаровательной, с матовым по-семитски лицом и
тяжелыми взглядами из-под ресниц. Фаталитет, в любом смысле,
был ее насущное правило. Но верно заметил один англичанин,
что все правила действительны, когда произвольны.
К тому же шло время. Все чаще комнаты, а они менялись,
напоминали о той, которой не было. Перебирая письма, Софа
стала как-то внимательна к иностранным маркам: их
прибавилось, а голоса, которые вспоминались, ничего больше не
обещали и были утомительно внятны, откуда бы ни шли. Радио
заставляло их шелестеть, и война в Месопотамии, приближаясь к
своему поражению, ширилась, заполняя все новые пространства
карты. Однажды утром Софа нашла, что флажки, которыми она
отмечала продвижение вперед, исчезли, и только один еле
держался среди голубого пятна где-то за точкой Геркулесовых
столпов. То ли от сигарет, то ли из кухни по комнате реял
тошнотный и сладковатый чад. Если взглянуть в окно, это вечно
белое, беззвучное небо, где за облаками - неведомо, что.
Чашка чая вдруг дымилась и рдела, опрокидывая память в
долины, нагория. Пелена прятала полнолуния. Вечерами
серебристая плесень выступала на мокрых улицах. Сны стали как
дни, дни потеряли числа.
На улицах Софа стала осматриваться, оглядываться. К
весне все пристальней, чище и холодно: небо собирается в
чернильный шар, загораются звезды, и фонари, как золото. Лица
чаще что-то напоминают, но безнадежно. Она стала класть их в
пасьянсы. Все думали, что она гадает.
Пыткой стали новые лица, новые книги. Все эти тела,
сплетающиеся друг с другом, как мартышки, чтобы достать из
пруда луну, ноги, закинутые за плечи, разводы ткани и перьев,
ручьи под цитру... Что это было? Пасть с клубящимся языком,
похоронных дел мастера с красотками - что это значило, и
почему ее собственное, голое тело под сетью билось, пока
зуммер вдруг сразу и всюду возникал в темноте?
Софа, коне





Содержание раздела