Кони А Ф - Мотивы И Приёмы Творчества Некрасова
Анатолий Фёдорович Кони
МОТИВЫ И ПРИЕМЫ ТВОРЧЕСТВА НЕКРАСОВА
(Беглые заметки)
Статья была впервые опубликована в издании: "Некрасов. Памятка ко дню
столетия рождения. 22 ноября 1821- 22 ноября (5 декабря) 1921 г., Пб., 1921,
стр. 15-17. А. Ф. Кони написал ее в процессе чтения в послереволюционные годы
многочисленных лекций о Н. А. Некрасове. По свидетельству В.Е.
Евгеньева-Максимова, присутствовавшего на лекциях, статья эта дает
представление о первой части лекций, состоявших обычно из общей характеристики
поэзии Некрасова и личных воспоминаний Кони о нем (В. Евгеньев-Максимов,
Некрасов и его современники, М., 1930, стр. 40). Статья перепечатана в пятом
(посмертном) томе "На жизненном пути" (Л., "Прибой", 1929). Печатается по
первой публикации с исправлением явных опечаток.
Недоброжелательство, зависть к материальной независимости поэта и
злорадное восприятие всяких на него наветов часто отравляли жизнь Некрасова.
Он сам отчасти подавал к этому повод, забывая совет житейской мудрости: "Не
говори о себе дурно - друзья твои об этом позаботятся". В обиход нашей
панихиды входят прекрасные слова: "Несть человек иже поживет и не согрешит -
ты един кроме греха", - но не по мелким прегрешениям, а по лучшим сторонам и
проявлениям выдающегося человека надо его судить. У нас делается обычно
наоборот, и Боровиковский был прав, обращаясь к типическому хулителю Некрасова
со словами: "Ты сосчитал на солнце пятна и проглядел его лучи" [1]. Некрасов
не хотел просить пощады у своих врагов ("Что враги? пусть клевещут язвительней
- я пощады у них не прошу" [2]), но в минуты уныния и щемящей душевной горечи
относился к себе с резким осуждением и взывал к светлому образу своей матери о
нравственной помощи. Этими самообвинениями и самобичеванием, этой "явкой с
повинной" пред народом, хотя каяться пред последним было не в чем, он давал
пищу клевете.
Среди отзывов о нем не только со стороны "самодовольных болтунов,
охотников до споров модных", но и со стороны некоторых критиков, как,
например, Страхова, Евгения Маркова, Полевого и, к сожалению, Тургенева, часто
выражалось сомнение в его искренности как печальника горя народного, в стихах
которого "поэзия и не ночевала" [3]. И действительно, пение птичек,
благоухание цветов - "в дымных тучках пурпур розы" и "шепот, робкое дыханье,
трели соловья" [4], не находят себе места в стихах этого, по отзыву одного из
хулителей, "земного поэта" [5], часто страждущего физически и почти всегда
нравственно. Он остается всю жизнь верен завету Гоголя - молить себе у бога
гнева и любви [6] - и почерпает эти чувства не из искусственно созданного
настроения, а из глубоко вонзившихся в душу впечатлений целой жизни, начиная с
раннего детства, заставляющих его, по красивому испанскому выражению, "кричать
устами своей душевной раны".
Вот его детство "средь буйных дикарей" в усадьбе отца, - жестокого и
бездушного насильника, - вокруг которого "разврат кипит волною грязной", и где
страдает чистая и благородная мать, где приходится сливать слезы детского
испуганного и трепещущего сердца со слеаами оскорбленной и поруганной женщины.
Куда уйти? Где отдохнуть от этой горькой обстановки, чтобы забыться хотя бы на
время среди других картин? Пойти на берег соседней Волги? - Но там вереницей,
в своеобразных хомутах, тащут барки унылые и сумрачные бурлаки "с болезненным
припевом "ой!" и в такт мотая головой", так незабываемо изображенные
Репиным... [7]
Уйти в противоположную сторону? - Но там так
