Кони А Ф - Открытие I Государственной Думы
Анатолий Федорович Кони
ОТКРЫТИЕ I ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ
СТАТЬИ О ГОСУДАРСТВЕННЫХ ДЕЯТЕЛЯХ
Комендантский подъезд Зимнего дворца запружен военными и гражданскими
мундирами, и на каждом повороте лестницы приходится показывать свой
входной билет. Чудная, невиданная в это время погода смотрит в окна тех
зал, по которым приходится проходить вплоть до Георгиевской залы,
посредине которой стоит аналой, а по бокам возвышения в две ступеньки для
Думы и Совета; в глубине залы трон в виде старинного кресла, на которое
наброшена горностаевая мантия; к нему ведут несколько ступенек, покрытых
малиновым сукном, сзади виднеется обветшалый вышитый орел под балдахином.
Все довольно неимпозантно.
С боков трона вход в небольшую комнату, где стоит караул Московского
полка и вдоль стен которой помещены две старинные картины, изображающие
"преславную Полтавскую викторию". Скачущий на коне великий Петр является
каким-то диссонансом в тот день, когда его жалкий слабовольный потомок
дает вынужденную и омраченную мятежами и казнями конституцию через полгода
после неслыханных поражений и небывалого позора России. Невольно с горечью
думается, что всей этой напрасно пролитой крови можно было избежать и
давным-давно двинуть Россию на путь политической свободы, если бы не
считать ее "бессмысленным мечтанием", которое все-таки пришлось признать
действительностью, и если бы поменьше заботиться об охранении собственной
особы и власти. Невольно вспоми наются и слова Петра перед "преславной
викторией":
"...а о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, была бы счастлива
Россия". В час в зале еще нет ни Государственного совета, ни
Государственной думы, но сенат в сборе, хотя многие отсутствуют; нет
старика Цеэ, нет палача Дейера, нет Желеховского... Но и за всем тем между
собравшимися сенаторами достаточно людей, которым не хочется подавать
руки, а подав оную по малодушной терпимости, приходится жалеть, что нельзя
ее немедленно дезинфецировать. По этой части и сенаторы I департамента
плюс первоприсутствующие, стоящие по правую руку от трона, и "прочие", как
значится в церемониале, сенаторы, стоящие по левую сторону от трона, могут
между собой поспорить. Но вот проходят министры: новый премьер Горемыкин с
обычным видом мороженого леща раздает рукопожатия и старается каждому
сказать что-нибудь приятное, и на мою долю достается: "Давно, давно мы с
вами не видались"; господин Щванебах делает вид, что меня не замечает, но
затем, вероятно, вспомнив о превратностях судьбы, разыскивает меня и
сообщает, что мысленно был у меня много раз, но так занят, что... и т. д.;
проходит преисполненный самим собою Коковцев и новый министр путей
сообщения генерал Шауфус; с очень скромным и деловым видом и с унылым
обличьем двигается одиноко граф Ламздорф с противным лицом старой кокотки;
наконец, появляется умное и жесткое лицо Стишинского и проходит смущенный
Щегловитов, жалующийся мне на трудность своего положения... После
министров в среде сенаторов появляется князь ШиринскийШихматов и
объявляет, к печальному изумлению многих, что он назначен сегодня
обер-прокурором св. синода. Но вот и Государственный совет, в среде
которого я тщетно ищу Шахматова; в его составе идет Витте с угрюмым
выражением лица, огромный и грузный. Мы молча здороваемся.
За красным распухшим лицом Таганцева и хамскою рожей Платонова следует
Дурново, напоминающий мне о прошлом лете в Сестрорецке и с радостью
заявляющий о том, что он более не министр. Государственный совет зани
