Коржавин Наум - В Соблазнах Кровавой Эпохи (Часть 1)
Наум Коржавин
В соблазнах кровавой эпохи
Из книги воспоминаний
Часть первая
Упоение у бездны-1
Как это ни странно звучит, но тогда, в 1944 году, в военной Москве
существовала и набирала силу (восстанавливалась?) молодежная литературная
жизнь. Наиболее ясно это было видно по тому, что происходило со ставшим потом
знаменитым литературным объединением при издательстве "Молодая гвардия". Было
еще объединение при "Комсомольской правде", его я тоже исправно посещал, были
и другие, где и при чем - не помню. Человеку, соприкоснувшемуся с молодежной
литературной средой, трудно было не узнать про них. Да и редакции с
удовольствием к ним отсыла-ли - взамен печатания. Но "Молодая гвардия" - так
запросто по имени издательства мы называли и литобъединение при нем - была вне
конкуренции. Динамика нарастания новой литературной "волны" видна по смене
помещений, где происходили ее занятия. Когда я впервые туда пришел (привел
меня Межиров), они происходили в небольшой комнате. Через несколько занятий
собирались уже в просторном холле издательства. Потом и там стало не хватать
места, и тогда их перенесли в просторный подвал Политехнического музея. Этот
подвал и был зафиксирован многими. И неудивительно - там кипела молодежная
вольница. Зафиксирован даже я - что читал крамольные стихи и отчаянно спорил.
Вообще был enfant terrible, каковая роль, несмотря на сопряженную с ней
опасность и несвойственность моей натуре, мне тогда по младости импонировала.
На первом для меня собрании, еще в комнате, стихи - это было намечено
заранее - читал Межиров, читал и всех очаровал. Впрочем, этой очарованности
уже ждали - видимо, он всех тут очаровал еще в прошлый раз. Я к большинству
его стихов относился прохладно - чарующая других экспрессия не всегда для меня
подтверждалась движением сути и выбором слов, что, как я теперь понимаю, одно
и то же. Впрочем, тогда я этого не понимал, считал его стихи хорошими, но
почему-то не запоминал. Кроме того, он знал бездну стихов самых разных поэтов,
любил их и умел заражать этой любовью. От него первого я услышал стихи
Цветаевой и Мандельштама. Это немало.
На объединении с самого начала обращал на себя внимание стройный мягкий
человек с удлиненным, смуглым, очень располагающим к себе, стопроцентно
интеллигентным лицом в очках. Он присутствовал почти на всех занятиях, хотя
непонятно, на каких ролях. Обычно после жаркой дискуссии административно
руководившая объединением В. В. Юровская, просила его:
- Митя! Скажи тоже что-нибудь.
И "Митя" высказывался. Обычно очень интересно и точно. Потом я узнал, что
фамилия "Мити" (я его так никогда не называл) - Кедрин. Мы часто возвращались
вместе в электричке - он ехал до Тарасовки, а я сходил на две остановки раньше
- в Строителе. Разговаривать было очень интересно. Не знал я и даже не
подозревал только одного - что он поэт. А он ни разу и словом не обмолвился об
этом... Вразумил меня мой друг Николай Старшинов.
- А ты знаешь, что он и сам поэт! - сказал Коля. - И хороший! У него
книжка вышла, и там есть хорошие стихи. Вот смотри! - И он прочел мне
"Зодчих". Потом я сам прочел книгу Кедрина... Там были стихи, которые позднее
назвали бы "антикультовыми" (например, "Алена-старица"), а ведь времена были
такие, что никакого "разоблачения преступлений, связанных с культом личности"
и представить было нельзя. Так что распространившиеся после его загадочной
гибели слухи о том, что его вытолкнули на ходу из электрички не уголовники,
как считалось, а гэби
