Короленко Владимир Галактионович - Яшка
Владимир Короленко
Яшка
I
Жестокие, сударь, нравы... Островский
...Нас ввели в коридор одной из сибирских тюрем, длинный, узкий и
мрачный. Одна стена его почти сплошь была занята высокими окнами,
выходившими на небольшой квадратный дворик, где обыкновенно гуляли
арестанты. Теперь, по случаю нашего прибытия, арестантов "загнали" в камеры.
Вдоль другой стены виднелись на небольшом расстоянии друг от друга двери
"одиночек". Двери были черны от времени и частых прикосновений и резко
выделялись темными четырехугольниками на серой, грязной стене. Над дверями
висели дощечки с надписями: "За кражу", "За убийство", "За грабеж", "За
бродяжничество", а в середине каждой двери виднелось квадратное отверстие со
стеклышком, закрываемое снаружи деревянною заслонкой. Все заслонки были
отодвинуты, и из-за стекол на нас смотрели любопытные, внимательные глаза
заключенных.
Мы повернули раз и другой. Над первою дверью третьего корпуса я прочел
надпись: "Умалишенный", над следующею -- то же. Над третьей надписи не было,
а над четвертой я разобрал те же слова. Впрочем, не надо было и надписи,
чтобы угадать, кто обитатель этой каморки,-- из-за ее двери неслись какие-то
дикие, тоскующие, за сердце хватающие звуки. Человек ходил, по-видимому,
взад и вперед за своею дверью, выкрикивая что-то похожее то на еврейскую
молитву, то на горький плач с причитаниями, то на дикую плясовую песню.
Когда он смолкал, а в коридоре наступала тишина, тогда можно было различить
монотонное чтение какой-то молитвы, произносимой в первой камере однозвучным
голосом. Дальше видны были еще такие же двери, и из-за них слышалось мерное
звяканье цепей. Надпись гласила: "За убийство".
Это был "коридор подследственного отделения", куда нас поместили за
отсутствием помещения для пересыльных. По той же причине, то есть за
отсутствием особого помещения, в этом коридоре содержались трое умалишенных.
Наша камера, без надписи, находилась между камерами двух умалишенных, только
справа от одной из них отделялась лестницей, над которой висела доска: "Вход
в малый верх".
Пока надзиратели подбирали ключи, чтобы открыть нашу камеру, сосед наш
по правую сторону-- третий умалишенный -- не подавал никаких признаков
своего существования. Сколько можно было видеть в дверное оконце, в его
камере было темно, как в могиле.
-- Яшка-то молчит ноне,-- тихо сказал "старший надзиратель" младшему.
-- Не видит... Ну его! -- ответил тот так же тихо.
Вдруг из-за стеклышка сверкнула пара глаз, мелькнул конец носа, большие
усы, часть бороды. Вслед за тем дверь застонала и заколебалась. Яшка стучал
ногою в нижнюю часть двери так сильно, что железные болты гнулись и визжали.
Каждый удар гулко отдавался под высоким потолком и повторялся эхом в других
коридорах. Надзиратели вздрогнули. "Старший" -- седой, низенький старичок из
евреев, с наружностью старой тюремной крысы, с маленькими, злыми, точно
колющими глазами, сверкавшими из-под нависших бровей,-- весь съежился,
попятился к стенке и бросил в сторону стучавшего взгляд, полный глубокой
ненависти и злобы.
-- Полно, Яшка, что задурил-то? -- отозвался коридорный надзиратель,
серьезный старик, с длинными опущенными вниз усами, в большой папахе.-- Чего
не видал? Видишь, арестантов привели!
Тот, кого называли Яшкой, окинул нас внимательным взглядом. И, как бы
убедившись, несмотря на наши "вольные" костюмы, что действительно мы
арестанты, прекратил стук и что-то заворчал за своею дверью. Слов мы не
могли расслышать -- "одиноч
