Кржижановский Сигизмунд Доминикович - Москва В Первый Год Войны (Очерки)
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Москва в первый год войны.
Физиологические очерки
Окна
Еще до войны начали они высматривать войну: окна Москвы. По прозрачной
поверхности их легли бумажные кресты и зигзаги. Мы рядили стекло, работая
ножницами и клеем, в ажурное белое платье. После на смену белым полоскам
пришли синие и фиолетовые. Окна неохотно отвыкали от своей природной
наготы. Да и нам, подневольным закройщикам, они казались стеснительной,
мешающей и солнцу и глазу одеждой с чужого, лондонского плеча.
А там и самая война с чужих плеч на наши. Под плетение бумажных
полосок - плотная синяя подкладка штор. Вместе с надвигающимися сумерками -
разворачивающиеся рулоны маскировки.
Раскройте ладонь: по ее поверхности - крестами и зигзагами бегущие
линии. Хироманты по их рисунку угадывают характер владельца ладони,
утверждают, что сочетание на ладонных кривых у каждого из нас строго
индивидуально, не знает вторых экземпляров. Может быть, это чушь. А вдруг
не чушь? Мало ли каких а вдругов посыпалось на нас с ясного неба со дня
прихода войны. Жила ж, была ж со времен древних греков хиромантия - дайте
пожить, хотя бы в виде чистого допущения, и фенетрологии.
Я часто брожу мимо, казалось бы, таких знакомых стеклянных
прямоугольников, впластавшихся в кирпичные стены домов. Шеренга над
шеренгой. Построены поэтажно. На флангах - рослые в зеркальных, из ромбов и
квадратов, мундирах створы подъездов. Теперь я не узнаю их. По плоским
лицам окон пошли морщины и борозды, у каждого из них свое выражение, свой,
я бы сказал, взгляд на мир.
Существует не слишком хитрая загадка: озеро стеклянно, а берега
деревянны. Разгадка: окно. Но сейчас любое окно, глядящее на улицу Москвы,
превратилось в загадку. Притом гораздо более хитрую и сложную, чем та,
которая только что себя сказала. За бумажными иксообразно склеенными
полосками живут некие двуного-двуруко-двуглазые иксы. Попросту заклейщики.
Работа ножницами, руками и клеем - это уже высказывание. Демаскировка
психики. Медлительность или торопливость, тщательность или небрежность,
подавленность или бодрость - все это должно так или этак да отразиться в
способе заклейки окна. На стеклянной ладони, хочешь не хочешь, проступают
бумажные линии. Фенетрология получает старт. Пусть стекла теряют часть
своей прозрачности, зато те, кто живут за их створами, делаются чуть-чуть
прозрачны, доступны глазу и пониманию любого прохожего. При одном условии:
если этот глаз достаточно остер и способность понимать хорошо знает свое
дело - понимать.
Но довольно введений. Пусть ведет улица. И пусть говорят окна.
Вот это, например, на втором этаже, первое справа. Тоненькие бумажные
дорожки, кое-как приклеенные к стеклу. Концам их лень дотянуться до углов
оконной рамы, один даже отклеился и свис. Человек, живущий за этой
стеклянной поверхностью, скользит по жизни, как дождевая капля по окну. Он
не любит делать, предпочитает отделываться. Его мысли в дурной компании:
авось, небось и как-нибудь - их неразлучные друзья. Он всюду торопится и
никуда не поспевает. Основной рефлекс: взмах отмахивающейся руки. Ходовые
слова: "Обойдется" - "Ах, оставьте!" - "Мало ли что?" - "И не подумаю". Ну
а если и немецкая бомба махнет по стеклу воздушным рукавом? Что тогда?
Тогда приятель авося и небося задумается, покачает головой и скажет: "Кто
бы мог знать?", или: "Вот так фунт!" Хотя слово "тонна" и больше подходило
б к данной ситуации.
Окно в полуподвальном этаже говорит по-иному. Его широкая по
