Библиотека в кармане -русские авторы

         

Куклин Лев - Операция 'снег'


Лев Куклин
Операция "снег"
КАК Я НАУЧИЛСЯ ЧИТАТЬ
Мне было почти пять лет, мужичок я вырос вполне самостоятельный и в
очаг не ходил. Этим полузабытым ныне словом в далекие предвоенные годы, в
середине тридцатых, обозначалось не место, где разводится огонь и готовится
пища, а детское дошкольное заведение, нечто вроде нынешнего детсада. Может
быть, тем самым тогдашними воспитателями подразумевалось, что тепло и уют
домашнего очага детям должен заменить очаг, так сказать, коллективный? Не
знаю... Воспитатели любят менять названия, ничего не меняя в своей сути...
Итак, я оставался дома один на целый день. Не скажу, что я рос таким уж
законченным индивидуалистом: квартира наша была огромной, коммунальной,
комнат на шестнадцать. Правда, в каждой комнате стояли отдельные очаги тепла
и уюта - красивые кафельные печи, а в самой большой комнате, бывшей
адвокатской гостиной, которую занимала другая семья, был даже превосходный
мраморный камин. Но в дальнем конце квартиры, в ее таинственных, не
исследованных мною до конца широтах и глубинах, где, по-моему, люди были не
знакомы с живущими на противоположном конце, проживали другие дети... Иногда
мы сталкивались на нейтральной полосе, возле мест так называемого
общественного пользования: возле входной двери или на обширной, необозримой
кухне, где на раскаленной плите всегда кипели баки с бельем, а сквозь клубы
пара слышалось гудение полутора десятков примусов.
Мы вступали в быстрые товарно-вещевые отношения в виде обмена марок,
фантиков, кукол или пистонов. Иногда мы играли до тех пор, пока не
вмешивались взрослые.
На кухню я выплывал и по другим, более прозаическим надобностям.
Разумеется, хитроумными техническими приборами типа примуса или керосинки
пользоваться мне не разрешалось. Утром мама кормила меня завтраком и уезжала
на работу, оставляя на обед холодные котлеты и клюквенный кисель или компот
в кружке. Суп же в маленькой кастрюльке стоял на кухне, и мне его
подогревала старушка-соседка. Поэтому перед положенным для кормежки часом я
аккуратно приходил на кухню, где она обычно суетилась, чтобы помочь ей
подкачать примус. Это была моя настоящая взрослая обязанность, которую я
унаследовал с разрешения отца и которой очень гордился.
По квартирным коридорам можно было спокойно разъезжать на трехколесном
велосипеде, что я иногда, особенно в дождливую погоду, и делал. Правда,
никакого удовольствия от этого занятия я не получал, потому что издавать
пронзительные крики, как на улице, и непрерывно звонить при этом в блестящую
чашечку звонка строжайше запрещалось. Нервные соседки вполне были способны
оттащить тебя за ухо в твою комнату, чтоб не высовывался, а потом
пожаловаться маме... Мама работала целыми днями, мне было ее жалко и не
хотелось огорчать.
Поэтому большую часть времени я спокойно занимался своими мальчишескими
делами на подвластной мне суверенной территории. Больше всего я любил
рисовать. Мать приносила мне с работы для этой цели обрезки великолепного
чертежного ватмана, и до сих пор прикосновение акварельной кисточки к
пустынному, прохладному от белизны, сияющему нетронутостью пространству и
первый цветной мазок, первый след на его поверхности вызывают у меня сладкое
состояние восторга.
А краски у меня были удивительные: в большой жестяной коробке, каждая в
своем симпатичном фарфоровом корытце, а когда к ним - на самом конце
кисточки - я подносил капельку воды, они пахли... Мое раннее детство
нерасторжимо связано с этим непередаваемым за





Содержание раздела