Куприн Александр - Мирное Житие
Александр Куприн
Мирное житие
Сдвинув на нос старинные большие очки в серебряной оправе, наклонив
набок голову, оттопырив бритые губы и многозначительно двигая вверх и вниз
косматыми, сердитыми старческими бровями, Иван Вианорыч Наседкин писал
письмо попечителю учебного округа. Почерк у него был круглый, без нажимов,
красивый и равнодушный, - такой, каким пишут военные писаря. Буквы
сцеплялись одна с другой в слова, точно правильные звенья цепочек разной
длины.
"Как человек, некогда близко стоявший к великому, ответственному перед
престолом и отечеством делу воспитания и образования русского юношества и
беспорочно прослуживший на сем, можно смело выразиться священном поприще
35 лет, я, хотя и не открываю своего настоящего имени, подписываясь лишь
скромным названием "Здравомыслящий", но считаю нравственным своим долгом
довести до сведения Вашего превосходительства об одном из смотрителей
многочисленных учебных заведений, вверенных Вашему мудрому и
глубокоопытному попечению. Я говорю о штатном смотрителе Вырвинского
четырехклассного городского училища, коллежском асессоре Опимахове, причем
почтительнейше осмеливаюсь задать себе вопрос: совместимым ли с высоким
призванием педагога и с доверием, оказываемым ему начальством и обществом,
является поведение лица, проживающего бесстыдно, в явной для всего города
и противной существующим законам любовной связи с особой женского пола,
числящейся, по виду на жительство, девицей, которая к тому же в городе
никому не известна, не посещает храмов божиих, и точно глумясь над
христианскими чувствами публики, ходит по улице с папиросами и с
короткими, как бы у дьякона, волосами? Во-вторых..."
Поставив аккуратное двоеточие, Иван Вианорыч бережно положил перо на
край хрустальной чернильницы и откинулся на спинку стула. Глаза его,
ласково глядя поверх очков, переходили от окон с тюлевыми занавесками к
угловому образу, мирно освещенному розовой лампадкой, оттуда на
старенькую, купленную по случаю, но прочную мебель зеленого репса, потом
на блестящий восковым глянцем пол и на мохнатый, сшитый из пестрых
кусочков ковер, работы самого Ивана Вианорыча. Сколько уж раз случалось с
Наседкиным, что внезапно, среди делового разговора, или очнувшись от
задумчивости, или оторвавшись от письма, он испытывал тихую обновленную
радость. Как будто бы он на некоторое время совсем забыл, а тут вдруг взял
да и вспомнил, - про свою честную, всеми уважаемую, светлую, опрятную
старость, про собственный домик с флигелем для жильцов, сколоченный
тридцатью пятью годами свирепой экономии, про выслуженную полную пенсию,
про кругленькие пять тысяч, отданные в верные руки, под вторую закладную,
и про другие пять тысяч, лежащие пока что в банке, - наконец, про все те
удобства и баловства, которые он мог бы себе позволить, но никогда не
позволит из благоразумия. И теперь, вновь найдя в себе эти счастливые
мысли, старик мечтательно и добродушно улыбался бритым, морщинистым,
начинавшим западать ртом.
В кабинетике пахло геранями, мятным курением и чуть-чуть нафталином. На
правом окне висела клетка с канарейкой. Когда Иван Вианорыч устремил на
нее затуманенный, видящий и невидящий взгляд, птичка суетливо запрыгала по
жердочкам, стуча лапками. Наседкин нежно и протяжно свистнул. Канарейка
завертела хорошенькой хохлатой головкой, наклоняя ее вниз и набок, и
пискнула вопросительно:
- Пи-и?
- Ах ты... пискунья! - сказал лукаво Иван Вианорыч и, вздохнув, опять
взялся за перо.
"Во-вторых, - пис
