Куприн Александр - Одиночество
А.И. Куприн
Одиночество
После полудня стало так жарко, что пассажиры I-го и II-го классов один за
другим перебрались на верхнюю палубу. Несмотря на безветрие, вся поверхность
реки кипела мелкой дрожащей зыбью, в которой нестерпимо ярко дробились
солнечные лучи, производя впечатление бесчисленного множества серебряных
шариков, невысоко подпрыгивающих на воде. Только на отмелях, там, где берег
длинным мысом врезался в реку, вода огибала его неподвижной лентой, спокойно
синевшей среди этой блестящей ряби. На небе, побледневшем от солнечного жара и
света, не было ни одной тучки, но на пыльном горизонте, как раз над сизой и
зубчатой полосой дальнего леса, кое-где протянулись тонкие белые облачка,
отливавшие по краям, как мазки расплавленного металла. Черный дым, не
подымаясь над низкой закоптелой трубой, стлался за пароходом длинным грязным
хвостом.
Покромцевы, муж и жена, тоже вышли на палубу. Их вовсе не стесняло
окружавшее многолюдное и совершенно незнакомое общество; наоборот, они в нем
чувствовали себя еще ближе, еще теснее друг к другу. Они были женаты уже три
месяца - именно такой срок, после которого молодые супруги особенно охотно
посещают театры, гулянья и балы, где, затерявшись в толпе чужих людей, они
глубже и острее чувствуют взаимную близость, обратившуюся в привычку за время
медового месяца. Лишь изредка они обменивались незначительным односложным
замечанием, улыбкой или долгим взглядом. И он и она испытывали то полное,
ленивое и сладкое счастье, которое дает только путешествие, сопровождаемое
молодостью и беззаботной удовлетворенной любовью.
Снизу, из машинного отделения, вместе с теплым запахом нефти доносилось
непрерывное шипение, мягкие удары работающих поршней и какие-то глубокие,
правильные вздохи, в такт которым так же размеренно вздрагивала деревянная
палуба "Ястреба". Под колесами парохода клокотала вода, выбрасывая сердитые
бугры белой пены. За кормой, торопливо догоняя ее, бежали ряды длинных,
широких волн; белые курчавые греб ни неожиданно вскипали на их мутно-зеленой
вершине и, плавно опустившись вниз, вдруг таяли, точно прятались под воду.
Расходясь по реке все шире, все дальше, волны набегали на берег, колебали и
пригибали к земле жидкие кусты ивняка и, разбившись с шумным плеском и пеною
об откос, бежали назад, обнажая мокрую песчаную отмель, всю изъеденную
прибоем.
Кое-где на кустах висели длинные рыбачьи сети. Чайки с пронзительным
криком летели навстречу пароходу, сверкая на солнце при каждом взмахе своих
широких, изогнутых крыльев. Изредка на болотистом берегу виднелась серая
цапля, стоявшая в важной и задумчивой позе на своих длинных красноватых ногах.
Но это однообразие не прискучивало Вере Львовне и не утомляло ее, потому
что на весь божий мир она глядела сквозь радужную пелену тихого очарованья,
переполнявшего ее душу. Ей все казалось милым и дорогим: и "наш" пароход -
необыкновенно чистенький и быстрый пароход! - и "наш" капитан - здоровенный
толстяк в парусиновой паре и клеенчатом картузе, с багровым лицом, сизым носом
и звериным голосом, давно охрипшим от непогод, оранья и пьянства, - "наш"
лоцман - красивый, чернобородый мужик в красной рубахе, который вертел в своей
стеклянной будочке колесо штурвала, в то время как его острые, прищуренные
глаза твердо и неподвижно смотрели вдаль. Слегка облокотившись на проволочную
сетку. Вера Львовна с наслаждением глядела, как играли в волнах белые барашки,
а в голове ее под размеренные вздохи машины звучал мотив
