Куприн Александр - Поединок
Александр Куприн
Поединок
1
Вечерние занятия в шестой роте приходили к концу, и младшие офицеры все
чаще и нетерпеливее посматривали на часы. Изучался практически устав
гарнизонной службы. По всему плацу солдаты стояли вразброс: около тополей,
окаймлявших шоссе, около гимнастических машин, возле дверей ротной школы,
у прицельных станков. Все это были воображаемые посты, как, например, пост
у порохового погреба, у знамени, в караульном доме, у денежного ящика.
Между ними ходили разводящие и ставили часовых; производилась смена
караулов; унтер-офицеры проверяли посты и испытывали познания своих
солдат, стараясь то хитростью выманить у часового его винтовку, то
заставить его сойти с места, то всучить ему на сохранение какую-нибудь
вещь, большею частью собственную фуражку. Старослуживые, тверже знавшие
эту игрушечную казуистику, отвечали в таких случаях преувеличенно суровым
тоном: "Отходи! Не имею полного права никому отдавать ружье, кроме как
получу приказание от самого государя императора". Но молодые путались. Они
еще не умели отделить шутки, примера от настоящих требований службы и
впадали то в одну, то в другую крайность.
- Хлебников! Дьявол косорукой! - кричал маленький, круглый и шустрый
ефрейтор Шаповаленко, и в голосе его слышалось начальственное страдание. -
Я ж тебя учил-учил, дурня! Ты же чье сейчас приказанье сполнил?
Арестованного? А, чтоб тебя!.. Отвечай, для чего ты поставлен на пост?
В третьем взводе произошло серьезное замешательство. Молодой солдат
Мухамеджинов, татарин, едва понимавший и говоривший по-русски,
окончательно был сбит с толку подвохами своего начальства - и настоящего и
воображаемого. Он вдруг рассвирепел, взял ружье на руку и на все убеждения
и приказания отвечал одним решительным словом:
- З-заколу!
- Да постой... да дурак ты... - уговаривал его унтер-офицер Бобылев. -
Ведь я кто? Я же твой караульный начальник, стало быть...
- Заколу! - кричал татарин испуганно и злобно и с глазами, налившимися
кровью, нервно совал штыком во всякого, кто к нему приближался. Вокруг
него собралась кучка солдат, обрадовавшихся смешному приключению и
минутному роздыху в надоевшем ученье.
Ротный командир, капитан Слива, пошел разбирать дело. Пока он плелся
вялой походкой, сгорбившись и волоча ноги, на другой конец плаца, младшие
офицеры сошлись вместе поболтать и покурить. Их было трое: поручик Веткин
- лысый, усатый человек лет тридцати трех, весельчак, говорун, певун и
пьяница, подпоручик Ромашов, служивший всего второй год в полку, и
подпрапорщик Лбов, живой стройный мальчишка с лукаво-ласково-глупыми
глазами и с вечной улыбкой на толстых наивных губах, - весь точно
начиненный старыми офицерскими анекдотами.
- Свинство, - сказал Веткин, взглянув на свои мельхиоровые часы и
сердито щелкнув крышкой. - Какого черта он держит до сих пор роту? Эфиоп!
- А вы бы ему это объяснили, Павел Павлыч, - посоветовал с хитрым лицом
Лбов.
- Черта с два. Подите, объясняйте сами. Главное - что? Главное - ведь
это все напрасно. Всегда они перед смотрами горячку порют. И всегда
переборщат. Задергают солдата, замучат, затуркают, а на смотру он будет
стоять, как пень. Знаете известный случай, как два ротных командира
поспорили, чей солдат больше съест хлеба? Выбрали они оба жесточайших
обжор. Пари было большое - что-то около ста рублей. Вот один солдат съел
семь фунтов и отвалился, больше не может. Ротный сейчас на фельдфебеля:
"Ты что же, такой, разэтакий, подвел меня?" А фельдфебель только
