Куприн Александр - Прапорщик Армейский
А.Куприн
Прапорщик армейский
Предисловие
Один из моих близких приятелей получил прошлым летом в наследство,
после
умершей тетки, небольшой хутор в Z-ском уезде, Подольской губернии.
Разбираясь в доставшемся ему имуществе, он нашел на чердаке огромный,
окованный жестью сундук, битком набитый книгами старинной печати, в которых
все "т" похожа на "ш" и от пожелтевших листов которых пахнет плесенью,
засохшими цветами, мышами и камфарой. Здесь были: и Эмин, и "Трехлистник",
и "Оракул Соломона", и письмовник Курганова, и "Иван Выжигин", и
разрозненные томы Марлинского. Между книгами попадались письма и бумаги,
большею частью делового характера и совершенно неинтересные. Только одна,
довольна толстая пачка, свернутая в серую лавочную бумагу и тщательно
обвязанная шнурком, возбудила некоторое любопытство моего приятеля. В ней
заключался дневник какого-то пехотного офицера Лапшина и несколько листков
прекрасной шершавой бристольской бумаги, украшенной цветами ириса и
исписанной мелким женским почерком. Внизу листков стояла подпись: "Кэт", а
на некоторых - просто одна буква "К". Не было никакого сомнения, что
дневник Лапшина и письма Кэт писаны приблизительно в одно и то же время и
относятся к одним и тем же событиям, происходившим лет за двадцать пять до
наших дней. Не зная, что сделать со своей находкой, приятель переслал мне
ее по почте. Предлагая ее теперь вниманию читателей, я должен оговориться,
что мое перо лишь слегка коснулось чужих строчек, исправив немного их
грамматику и уничтожив множество манерных знаков вроде кавычек, скобок.
5 сентября
Скука, скука и еще раз скука!.. Неужели вся моя жизнь пройдет так
серо, одноцветно, лениво, как она тянется до сих пор? Утром занятия в роте:
- Ефименко, что такое часовой?
- Часовой - есть лицо неприкосновенное, ваше благородие.
- Почему же он лицо неприкосновенное?
- Потому, что до его нихто не смие доторкнуться, ваше благородие.
- Садись. Ткачук, что такое часовой?
- Часовой - есть лицо неприкосновенное, ваше благородие.
И так без конца...
Потом обед в собрании. Водка, старые анекдоты, скучные разговоры о
том, как трудно стало нынче попадать из капитанов в подполковники по линии,
длинные споры о втором приеме на изготовку и опять водка. Кому-нибудь
попадается в супе мозговая кость - это называется "оказией", и под оказию
пьют вдвое... Потом два часа свинцового сна и вечером опять то же
неприкосновенное лицо и та же вечная "па-а-льба шеренгою".
Сколько раз начинал я этот самый дневник... Мне почему-то всегда
казалось, что должна же, наконец, судьба и в мою будничную жизнь вплести
какое-нибудь крупное, необычайное событие, которое навеки оставит в моей
душе неизгладимые следы. Может быть, это будет любовь? Я часто мечтаю о
незнакомой мне, таинственной и прекрасной женщине, с которой я должен
встретиться когда-нибудь и которая теперь так же, как и я, томится от
тоски.
Разве я не имею права на счастье? Я неглуп, умею держать себя в
обществе, даже, пожалуй, остроумен, если только не стесняюсь и не чувствую
рядом с собой соперника на том же поприще. О наружности самому судить,
конечно, трудно, но мне кажется, что и собою я не совсем дурен, хотя,
сознаюсь, бывают ненастные осенние утра, когда мое собственное лицо кажется
мне в зеркале отвратительным. Полковые дамы находят во мне что-то
печоринское. Впрочем, последнее больше свидетельствует, во-первых, о
скудости полковых библиотек и, во-вторых, о том, что печоринский тип
бессмертен в армейской пехо
