Куприн Александр - В Зверинце
Куприн Александр
В зверинце
В походном, наскоро сколоченном из досок зверинце Иоганна Миллера сторожа
еще не успели зажечь ламп для вечернего представления. На всем лежит тяжелая
полумгла. Железные решетки, клетки, барьеры, скамейки, столбы, поддерживающие
крышу, кадки с водою и ящики для песка кажутся при этом умирающем мерцании
осеннего вечера нагроможденными в беспорядке. Воздух насыщен острым запахом
мелких хищников: лис, куниц и рысей, смешанным с запахом испортившегося сырого
мяса и птичьего помета.
Вздрагивая от холода и тесно прижавшись друг к другу, пленники тяжело
дремлют в своих клетках. В этот час они отдыхают от назойливого любопытства
публики.
Желтые, серые, краснохвостые попугаи нахохлились на своих жердочках,
привязанные к ним тонкими цепочками за ноги. Большой старый слон, который в
темноте кажется издали безобразной громадой, дремлет, перекачиваясь на своей
площадке с ноги на ногу, и то развивает, то свивает гибкий хобот. Обезьяны
сбились в тесную кучу в самом дальнем углу своего помещения. Некоторые нежно
обняли друг дружку за шею; одна приложила голову на колени соседке. Выражения
лиц у них у всех печально-покорные, и теперь они больше, чем когда-либо,
похожи на людей. В самом конце зверинца, на низкой насести, сидит старый орел,
общипанный, облезлый и сгорбленный. Он не спит. Его неподвижные глаза смотрят
в темноту со всегдашней непримиримой и гордой ненавистью.
Тяжелая, угнетающая тишина изредка прерывается странными звуками: то будто
вздох продолжительный вырвется из чьей-то громадной груди, то стон послышится,
то отрывистый хохот сумасшедшей гиены, которая недавно заболела и теперь
целыми часами кружится с необыкновенной быстротой на одном месте, пока не
упадет без сил.
Цезарь спит и тихо, точно бредящая собака, взвизгивает во сне. Одна из его
могучих желтых лап высунулась в ту щель внизу решетки, куда просовывают пищу,
и небрежно свесилась наружу. Голову он спрятал в другую лапу, согнутую в
колене, и сверху видна только густая темная грива. Рядом с ним свернулась в
клубок, точно спящая кошечка, его львица. Цезарь спит беспокойно и иногда
вздрагивает. Дыхание клубами горячего пара вылетает из его широких ноздрей.
Тревожный, но блаженный сон снится Цезарю. Над хладеющей после дневного
жара пустыней всплыл громадный, блестящий диск месяца, и пустыня ожила, и
проснулась, и заговорила миллионами голосов. Проснулся и он, властелин
пустыни, и медленными шагами выходит из зарослей, куда загнало его в полдень
солнце и где он после кровавого пира, утолив из ручья , жажду, спал в тени до
наступления ночи. Какой простор пред его расширенными очами! Только и видно,
что синее небо да безбрежная пустыня. Всей своей могучей грудью вдыхает лев
свежеющий воздух и вдруг оглушительным, царственным ревом потрясает воздух
пустыни. И все смолкает, объятое ужасом. С фырканьем и топотом вскакивают и
мчатся через пустыню испуганные стада антилоп и зебров...
Лев крадется к тому ручью, куда каждый день ходят пить воду стада
буйволов, и прячется между камнями.
Ни один мускул его бархатного тела не шевелится, но весь он уже сжался и
приготовился для огромного прыжка.
Вдали раздается грузный топот, земля гудит и вздрагивает под тяжелыми
копытами. Это идут на водопой буйволы. Передовые тревожно и громко обнюхивают
землю и бьют себя хвостами по бокам. Лев не шевелится, но задние ноги его,
точно две стальные сжатые пружины, готовы каждую секунду выпрямиться со
страшною быстротою.
Наконец стадо
