Лаврова Ольга & Лавров Александр - Черный Маклер
Ольга Лаврова
Александр Лавров
Черный Маклер
Горчица засохшая, угрюмо почерневшая. Сосиски комнатной температуры. Пиво
тоже. Может, стоило взять котлеты? Впрочем, остывшие котлеты, пожалуй...
Ладно, обойдемся.
Соседи по столику вяло перебирали футбольные новости и завидовали его
аппетиту. Самим есть не хотелось - сказывались вчерашние обстоятельства. Вчера
было воскресенье, позавчера, соответственно, суббота. Словом, понятно.
Он легко поддерживал разговор, называя их по имени, как и они его, со
второй минуты знакомства. Он был тут на месте, в этой забегаловке. Открытый,
незамысловатый.
Не найдя облегчения в пиве, стали скидываться.
- Саш?
Отрицательно мотнул головой. Сбегали, откупорили, освежились, беседа
потекла живее.
- Жалеть будешь! - предрекли ему, давая последний шанс одуматься и
примкнуть.
- Мне в суд, - кивнул он за окно: как раз напротив лепилась вывеска сбоку
облупленной двери.
Зачем в суд, не спросили. По своей воле в суд не ходят. Поцокали языками,
выпили "за благополучное разрешение". Жалко, такой свой парень.
А свой парень был на редкость широкого профиля. Возле гостиницы выглядел,
как фарцовщик, у комиссионного, как спекулянт, в белом халате - медицинское
светило, в синем - грузчик. Без лицемерия. Разве хамелеон лицемерит? Таково
условие существования. Весной на кладбище его тоже приняли за своего парня.
Среди крестов и надгробий властвовала полууголовная кодла: не нравятся наши
цены, неси усопшего до дому, пока денег не накопишь. Отрадой были редкие
похороны со священником. Тут могильщики оказывались как-то ни при чем.
Притулятся на земле поодаль и в глухом смятении наблюдают строгий обряд.
Молитвенные слова нараспев мутили им душу, пробирали до печенок. После таких
похорон завязывались особо лютые пьянки и драки. Одному истерику он после "Со
святыми упокой" своротил скулу за "жидовскую морду". Еврейской крови в нем не
было, а то бы скулой не ограничился. Врезал с интернациональной платформы.
Вообще-то, драк боялся, как всякий оперативник, потому что не мог всерьез дать
сдачи. Задержанный предъявит синяк тюремному врачу, и покатят на тебя телегу.
Правда, и в камере может нарочно набить шишек и повесить их на тебя. Но
истерику он врезал и почувствовал облегчение. А то уже ржаветь начал, как
некрашеная оградка...
Да и оградок он вдосталь накрасил, и могил покопал, покуда не узнал, у
кого из кладбищенских отсиживаются два мужика, взявших в соседней области
кассу. Пил тогда безотказно всякие напитки, не до капризов было: мужики
сторожа порешили.
Старые мастера сыска (он еще застал некоторых) накрепко вдолбили, что это
тебе не театр - одну сцену не дотянул, зато в следующей блеснул. В службе
единственная фальшивая интонация, невыверенный жест - и, может случиться, нет
тебя или товарища.
Соседи совсем поправились, принялись за еду, обратились к темам
производственным. Не иначе, сослуживцы. Ага, воронок к судебной вывеске
подъехал. Пора. Он доел сосиски, пожал протянутые руки и покинул свою позицию
(спиной к стене, лицом к двери, как всегда и везде).
Пересекая улицу, прикидывал. Дело хозяйственное. Не сенсационное. Значит,
народ в зале состоит из родни да косвенно причастных. От себя - человека
постороннего - надо чем-то простеньким отвести нежелательное внимание. Может,
он ждет встречи с кем-то... на часы поглядывает... или любопытствует насчет
судьи: за что тот цепляется, какие любимые мозоли... Да, именно его интересует
судья, потому что предстоит собственный процесс.
