Лаврова Ольга & Лавров Александр - Следствие Ведут Знатоки 22 (Мафия)
ОЛЬГА ЛАВРОВА, АЛЕКСАНДР ЛАВРОВ
МАФИЯ
СЛЕДСТВИЕ ВЕДУТ ЗНАТОКИ – 23
Мчится по осенним просторам поезд Хабаровск – Москва. Вдоль состава из вагона в вагон идет Коваль. Плацкартную тесноту минует с полным безразличием, в купейных вагонах время от времени приостанавливается, скашивает глаза на открытые почти повсеместно двери.
Ему интересно, как ведут себя пассажиры в разных вагонах.
Шага на три впереди Коваля движется дюжий парень, когда надо, расчищая дорогу. Позади, соблюдая ту же дистанцию – второй. Парней отличает решительная и вместе с тем настороженная повадка.
Между собой эти трое не обмениваются ни словом, но чувствуется, что они составляют некоторую общность, центр которой – Коваль.
Вернувшись в свой вагон, они проходят мимо Ардабьева, который прилип к окну. Передний парень мускулистой рукой отжимает его, буркнув:
– Извиняюсь.
– Пожалуйста, пожалуйста, – сторонится тот с доброжелательной улыбкой; причина ее, конечно, в собственном настроении, а не в симпатии, которую парень не способен внушить.
Коваль со спутниками сворачивает в ближайшее купе, ложится на нижнюю полку.
Между тем поезд начинает тормозить и останавливается на какой то промежуточной станции.
Первым на перрон соскакивает Ардабьев, бежит к киоску «Союзпечать», покупает все подряд журналы и газеты. Потом спешит к бабам, торгующим яблоками и зеленью. Здесь тоже набирает всего жадно, неумеренно, едва удерживая в руках.
Он полон нетерпеливой, взвинченной радостью свободы.
Выходит размяться и Коваль с сопровождением. Скучающе изучает ассортимент привокзального базарчика. Суета Ардабьева вызывает у него иронически сочувственное внимание.
«С первого пути отправляется поезд Хабаровск – Москва. Повторяю – с первого пути…» – хрипит репродуктор.
Ардабьев подбегает к поезду, когда тот уже трогается. Со своей ношей ему трудно взобраться на ступеньки. Хоть покупки бросай, а бросить жалко.
Коваль с парнями на площадке. Парни, посмеиваясь, наблюдают за Ардабьевым, но Коваль делает знак, они моментально спрыгивают и враз, как перышко, подсаживают Ардабьева в вагон.
– Спасибо, ребята, спасибо! – сияя, благодарит тот.
В купе он сваливает покупки на койку, на столик.
– Ешьте, пожалуйста… угощайтесь… и вы тоже… попробуйте, – одаривает он попутчиков.
– Почем брали? – надкусывает яблоко мужичок провинциального обличья.
– Не знаю, – смеется Ардабьев – и снова в коридор, к окну: проводить уплывающий назад перрон с киосками и торгующими бабами.
Коваль становится рядом. По обе стороны занимают позицию сопровождающие. Коваль взглядом отодвигает ближайшего, спрашивает:
– От хозяина?
Ардабьев теряется, не сразу кивает.
– Где отбывали?
Ардабьев рад бы не касаться этой темы, но в собеседнике есть мягкая властность, заставляющая подчиняться.
– Есть такие две реки: Верхняя Тунгузка, Нижняя Тунгузка.
– Случалось по служебным делам… Дома ждут?
– Жена, – и тут неудержимая счастливая улыбка заливает лицо Ардабьева, просветляет глаза. – Жена… – повторяет он, растроганный чуть не до слез, и, стесняясь волнения, отворачивается.
…И вот он уже сидит в купе Коваля и рассказывает:
– Прибыл я в лагерь хилый, назначили библиотекарем. Ох и били меня! «Давай детектив!» А я им какую нибудь «Белую березу» или «Мать». Ну и… Потом работал со всеми, все таки лучше. Четыре года трубил…
– По какой статье?
– Об этом не хочу, – уклоняется Ардабьев. Взгляд его и здесь все тянется к окну, на волю, и сами собой выговариваются стихотворные строки:
О край дождей и непогоды,
Кочующая тишина,
Ковриг
