Латынин Леонид - Берлога
ЛЕОНИД ЛАТЫНИН
БЕРЛОГА
* ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *
МОСКОВСКАЯ ШКОЛА
Так молился Емеля, когда уже жил в своем городе: "Господи, как
случилось, что между пером моим и бумагой моей налетела пыль, и слова мои
стали тусклы, малы и слепы, где я просмотрел ветер, который принес ее, где
просмотрел я землю, которая родила их, где просмотрел я сны, в которых были
зачаты они. Господи, неужели не пройдет слепота моя, беспомощность моя
коснуться пером бумаги твоей, почему я говорю с теми, кто не понимает и не
слышит меня, почему нету тех, кто слышит меня, за что послал мне глухоту и
слепоту их в гости, зачем забросил ты меня в их слова, уши, шорохи и любовь.
Помоги мне, Господи, я плачу не оттого, что я слаб, а только оттого,
что виноват перед тобой и перед ними, неужели никогда не пройдет это,
Господи, а останется э т о - все, что не видит меня и не слышит меня, и
через ч т о не могу я пробиться к бумаге твоей. Или все же... Пусть - так,
пусть - сквозь, пусть - никому, пусть - в потом, пусть - как станет, но я
скажу, что приснилось мне в неведенье моем, в берлоге моей, что прислышалось
мне в заблуждении моем и в той гордыне моей, которая рассыпана на ладони
моей, как сожженная тобой бумага рассыпается от ветра и пепел падает на пол
дома моего, в котором не больше людей, чем в диком лесу, который сгорел
десять столетий назад, и который покрыло море, и море закрыл остров, и на
острове выросла пальма, а на пальме сидит птица и говорит голосом пепла,
когда-то понятным мне, а теперь понятным им, а значит, отнятым у меня... Ино
побредем еще и будем любить тех, кто любит нас, а значит, не понимает. Как
забыть о них. Моя вина велика так, что пепел стал деревом, а дерево вросло в
камень, а камень - на пальце твоем, зелен и нежен, как душа твоя. Дано ли
воскреснуть мне, ибо без воскресения пуст и мертв труд мой, и страдание
приносит свет, но не знает пути, ибо страдание может найти путь, но не
откроет цели, ибо страдание найдет цель, но не даст дойти до нее. Бедный мой
пепел на ладони моей, на котором я успею написать сквозь любящих меня слова,
смысл которых темен для меня, и труден для меня, и мал для меня тоже.
Главы о возвращении Медведко, христианским именем Емеля, в Москву,
сначала в родной дом возле Красной площади, а потом уже в московский лес
возле будущих Патриарших прудов к своему отцу - медведю именем Дед, после
крещения в Суздале и Новом граде.
глава 1
Москва, год 989... Жертвенник был пуст. Домовины на перекрестьи дорог
почернели от дождей. Подгнившие столбы покосились, ветра клонили их к земле,
налетая и отступая, словно понимая, что свалить их - вопрос времени, а у них
его было навалом.
Москва стояла брошенная и забытая, после сожжения на жертвенном костре
Леты, огонь которого перекинулся и спалил почти весь Велесов храм, и гибели
московских обитателей.
Минула смерть только Емелю, временно - Волоса, да жертвенных отцов
Емели - Ставра и Горда, с которым, поначалу не узнав его, встретится Емеля в
медвежьем бою.
Ставни хлопали на ветру в московских оставленных домах...
Однажды я спросил у старого деда возле иркутского дома Волконских, для
чего ставни в домах и зачем закрывать их на ночь, и дед удивился - а ты что,
спишь с закрытыми глазами? С открытыми спят в берлоге только медведи.
Хотя на самом деле ставни закрывали на ночь потому, что дома стояли на
каторжной дороге, и боялся люд беглых, что брели здесь в поиске - дороги
обратно в жизнь из дома смерти и - хлеба, чтобы осилить эту дорогу.
...Ставни хло
