Библиотека в кармане -русские авторы

         

Латынин Валерий - Бумажные Цветы


Валерий Латынин
Бумажные цветы
Валерий Латынин родился в 1953 году в Ростовской области. Окончил
Алма-атинское высшее военное училище и Литературный институт им. А. М.
горького. Автор одиннадцати книг, в том числе "Казачья застава", "черти и
ангелы", "Чертополох".
Живет в Красноярске.
Каждый раз, приезжая в отпуск, я навещаю стариков Митренковых, своих
соседей. Люди они сердечные, искренне радуются моему появлению,
расспрашивают про житье-бытье, про службу офицерскую, щедро потчуют дарами
своего большого сада. С тех пор как похоронил я сначала отца, потом маму, в
станице, кроме этих стариков, никого ближе и не осталось. Домишко с грехом
пополам продал - шибко не наездишься, далеко от родных мест нашего брата
заносят ветры кочевой военной судьбы. Вот и к родным могилам стал все реже
наведываться. По логике - мертвым-то безразлично, но душа холодеет, если
такие мысли появляются. Могилы родителей... Это, может, и есть магнитный
полюс человека, его земное притяжение!
Последний мой приезд в станицу пришелся на осень. Дебаркадер уже
оттащили буксиром в затон на зиму, и катер причалил к пустынному
крутолобому берегу, под которым кипела мутная от дождевых потоков вода.
Когда-то в детстве я бесстрашно прыгал с этого крутого берега и весело
плескался с игривой донской волной. Казалось в ту пору, что нет развлечения
более приятного, чем плавание по стремнине. Теперь, глядя на бугрящуюся,
стальную поверхность реки, в белесых разводах пены, стало жутковато.
Когда из-за поворота показался зеленый флигель Митренковых, сердце,
как раньше, при жизни родителей, заволновалось в ожидании близкой встречи.
Жадно смотрю по сторонам, ищу приметы прошлого. Мало их осталось: тополь и
раскидистая тютина-шелковица на пересечении двух улиц, те же глубокие
выбоины на дороге, залитые водой, да побеги виноградной лозы на подворье у
Митренковых... Вдруг понимаю: что-то случилось. Раньше соседи одни из
первых укрывали виноград на зиму, а тут половина кустов сиротливо стынет
под серым небом поздней осенью. Не к добру это.
Дверь отворил сам Макарыч, подслеповато прищурился, выглянув из
темного проема, потом, видно, узнав меня, как-то жалко зашевелил губами и
шатнулся навстречу:
- Воло... дя. - была в этом полустоне горькая печаль беды. - Воло...
дя! - Он бессильно уронил свою седую голову на мое плечо. - Нет теперь
Семеновны. Один остался. Двадцать дён, как померла.
Через полчаса Василий Макарович собрал на стол холостяцкий ужин и,
угощая меня домашними разносолами, запасливо приготовленными Семеновной,
стал расспрашивать о службе, семье. Он не перебивал меня и слушал с таким
отрешенным терпением, что я вскоре почувствовал: старика что-то мучает и
только долг гостеприимства мешает ему самому начать разговор.
- Ну, Макарыч, как ваши?..
Старик вздрогнул, будто от удара плети, и судорожно вертанул вилку,
сжав в кулаке.
- Обидно, Володя, - горестно выдохнул старик и опустил голову,
замолчал, перемалывая резко выступившими желваками прихлынувшее чувство. -
Обидно, Володя, за старшего... за Димку. Забыл он нас, окаянный, забыл.
Даже на похороны не приехал - с матерью проститься...
- Может, на учениях был или заболел, поэтому и не мог приехать? у
военных сами знаете как.
- Нешто я не понимаю! Дал бы телеграмму: не могу, мол, причина
такая-то, буду тогда-то... Что ж, корил бы разве? - старик скреб по старой,
вылинявшей клеенке алюминиевой вилкой так, что за ней долгое время не
расправлялись четыре ровные бороздки. - Видно, от





Содержание раздела