Левин Константин - Стихи
КОНСТАНТИН ЛЕВИН
Стихи
Содержание:
Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду...
Нас хоронила артиллерия...
Мы непростительно стареем...
Под вуалью лед зеленый...
ПАМЯТИ ФАДЕЕВА (Я не любил писателя Фадеева...)
Был я хмур и зашел в ресторан ...
ГЕРОИНЯ РОМАНА (Выцвели мои глаза...)
КОНЬ (Мне тебя любить нельзя...)
Чему и выучит Толстой...
Остается одно - привыкнуть...
Вино мне, в общем, помогало мало...
Когда я стану плохим старикашкой...
Проходит пять, и семь, и девять...
ПАМЯТИ МАНДЕЛЬШТАМА (Перечитываю Мандельштама...)
У старого восточного поэта...
Я подтверждаю письменно и устно...
* * *
Сейчас мои товарищи в Берлине пляшут линду.
Сидят мои товарищи в венгерских кабачках.
Но есть еще товарищи в вагонах инвалидных
С шарнирными коленями и клюшками в руках.
Сейчас мои товарищи, комвзводы и комбаты -
У каждого по Ленину и Золотой Звезде -
Идут противотанковой профессии ребята,
Ребята из отчаянного ОИПТД*.
Достали где-то шпоры все, звенят по Фридрихштрассе,
Идут по Красной площади чеканным строевым.
А я сижу под Гомелем, с зубровкой на террасе,
И шлю им поздравления по почтам полевым.
1945
*ОИПТД - огневой истребительный противотанковый дивизион.
* * *
Нас хоронила артиллерия.
Сначала нас она убила.
Но, не гнушаясь лицемерия,
Теперь клялась, что нас любила.
Она выламывалась жерлами,
Но мы не верили ей дружно
Всеми обугленными нервами
В натруженных руках медслужбы.
За нас молились леди Англии
И маркитантки полковые.
Нас интервьюировали б ангелы,
Когда бы были таковые.
Мы доверяли только морфию,
По самой крайней мере - брому.
А те из нас, что были мертвыми -
Земле, и никому другому.
Тут всё еще ползут, минируют
И принимают контрудары.
А там - уже иллюминируют,
Набрасывают мемуары...
И там, вдали от зоны гибельной,
Циклюют и вощат паркеты,
Большой театр квадригой вздыбленной
Следит салютную ракету.
А там по мановенью файеров
Взлетают стаи лепешинских,
И фары плавят плечи фрайеров
И шубки дамские в пушинках.
Бойцы лежат. Им льет регалии
Монетный двор порой ночною.
Но пулеметы обрыгали их
Блевотиною разрывною!
Но тех, кто получил полсажени,
Кого отпели суховеи,
Не надо путать с персонажами
Ремарка и Хемингуэя.
Один из них, случайно выживший,
В Москву осеннюю приехал.
Он по бульвару брел, как выпивший,
И средь живых прошел, как эхо.
Кому-то он мешал в троллейбусе
Искусственной ногой своею.
Сквозь эти мелкие нелепости
Он приближался к Мавзолею.
Он вспомнил холмики размытые,
Куски фанеры по дорогам,
Глаза солдат, навек открытые,
Спокойным светятся упреком.
На них пилоты с неба рушатся,
Крестами в тучах застревают...
Но не оскудевает мужество,
Как небо не устаревает.
И знал солдат, равны для Родины
Те, что заглотаны войною,
И те, что тут лежат, схоронены
В самой стене и под стеною.
1946-1984
* * *
Мы непростительно стареем
И приближаемся к золе.
Что вам сказать? Я был евреем
В такое время на земле.
Я не был славой избалован
И лишь посмертно признан был,
Я так и рвался из былого,
Которого я не любил.
Я был скупей, чем каждый третий,
Злопамятнее, чем шестой.
Я счастья так-таки не встретил,
Да, даже на одной Шестой!
. . . . . . . . . . . . .
Но даже в тех кровавых далях,
Где вышла смерть на карнавал,
Тебя, народ, тебя, страдалец,
Я никогда не забывал.
Когда, стянувши боль в затылке
Кровавой тряпкой, в маяте,
С противотанковой бутылкой
Я полз под танк на животе,
Не месть, не честь на поле брани
Не слава и не кровь друзей,
Другое смертно
