Леонов Леонид - Взятие Великошумска
Леонов Леонид Максимович
Взятие Великошумска
{1} Так обозначены ссылки на примечания. Примечания в конце текста
книги.
С. Тупкин: "Нужен монумент. Как это никто не догадается?" Не просто
натуральный, вполне благополучный - хоть сейчас в бой - круглоголовый танк,
какие приходилось видеть в роли монументов на улицах европейских столиц и
некоторых наших городов, а именно двести третий - ноющее от нестерпимой
боли, истекающее кровью развороченное танковое железо, выступающее из
пламенеющего черногранитного остова. И чтобы были все четверо: и башнер
Отрадин, вложивший последние нечеловеческие усилия в свои немеющие руки,
выпрямившийся во весь огромный рост, чтобы вытащить убитого командира; и
Собольков с безжизненной головой над люком; и ведущие под прикрытием уже
мертвого танка свой последний автоматный огонь водитель Литовченко и
стрелок-радист Дыбок. Эти литературные герои монументальны. Они должны
ожить в скульптуре. Потому что они - образ советского народа. Они - очень
яркая аллегория сражающейся и победившей Страны Советов. И чтобы стоял этот
монумент не на дальних подступах к городу, а в центре, в саду, где играет
детвора, где неторопливо струится неиссякаемый ручеек прохожих. Вот о чем я
подумал, читая "Взятие Великошумска". Где они, наши скульпторы? Как они не
догадываются? И о чем таком важном они думают, что вышибло им память о
насущном?"
1
К полночи зарево погасло, и оборвалось бессонное бормотанье битвы. Все
замолкло, кроме шептанья падающею снега. Немощная зима снова пыталась
запорошить бедную исковырянную землю. Близ рассвета лязг и грохот вступили
в эту первозданную тишину. Два прожекторной силы луча пронизали пестрый
мрак метели, где затерялась станция.
Она существовала лишь на картах да в благодарной памяти тех, кто
проездом на теплые черноморские берега любовался из вагона на прославленные
здешние сады. Из тьмы проступили столбы с пучками порванных проводов,
обугленные стены привокзальных строений и, среди прочих останков
растоптанной жизни, ряды платформ, ставших на разгрузку. Под брезентами
угадывались большие угловатые тела. Вдруг неимоверная воля сдвинула с места
это притаившееся железо. Разбуженный, задул ветерок, и когда начальник в
высокой шапке вышел из "виллиса", сразу, точно мокрой тряпкой, мазнуло
начальника по лицу.
Скорей по привычке, чем из потребности, он вытер усы и пощурился в
небо - хватит ли до утра нелетной погоды. Надежнее мотопехотных и зенитных
сторожей она охраняла его танки от чужих глаз и авиации. Правое, с
генеральским погоном, плечо его полушубка было залеплено снегом, и часовые
признавали хозяина лишь по дерзости, с какой сопроводительные машины
проскочили запретную черту оцепления, да по усердию адъютанта, который,
забегая сбоку, светил ему дорогу фонариком.
- Спрячьте ваше чудо науки и техники, капитан, - попросил генерал,
потому что батарейка иссякла, а ноги все равно по щиколотку тонули в
слякоти. - Лучше найдите нашего дежурного по штабу. Я недолго задержусь
здесь.
Вместе с офицерами связи из подоспевшего броневичка он миновал груды
металлической падали, не убранной после боя, паровозишко со вспоротой
боковиной, обошел разбитые стояки переходного мостика, дважды пролез под
платформами и двинулся прямиком на ближайшее световое пятно, рябое от
падающего снега. Узловая станция допускала одновременную разгрузку
нескольких эшелонов. В самом конце ее, разместясь по сторонам, два танка
освещали длинные, из шпальных бревен, сходни, на которые р
