Лесков Николай Семенович - Грабеж
Н.С.Лесков
Грабеж
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Шел разговор о воровстве в орловском банке, дела которого разбирались в
1887 году по осени.
Говорили: и тот был хороший человек, и другой казался хорош, но,
однако, все проворовались.
А случившийся в компании старый орловский купец говорит:
- Ах, господа, как надойдет воровской час, то и честные люди грабят.
- Ну, это вы шутите.
- Нимало. А зачем же сказано: "Со избранными избран будеши, а со
строптивыми развратишися"? Я знаю случай, когда честный человек на улице
другого человека ограбил.
- Быть этого не может.
- Честное слово даю - ограбил, и если хотите, могу это рассказать.
- Сделайте ваше одолжение.
Купец и рассказал нам следующую историю, имевшую место лет за пятьдесят
перед этим в том же самом городе Орле, незадолго перед знаменитыми
орловскими истребительными пожарами. Дело происходило при покойном орловском
губернаторе князе Петре Ивановиче Трубецком.
Вот как это было рассказано.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Я орловский старожил. Весь наш род - все были не последние люди. Мы
имели свой дом на Нижней улице, у Плаутина колодца, и свои ссыпные амбары, и
свои барки; держали артель трепачей, торговали пенькой и вели хлебную
ссыпку. Отчаянного большого состояния не имели, но рубля на полтину никогда
не ломали и слыли за людей честных.
Отец мой скончался, когда мне пошел всего шестнадцатый год. Делом всем
правила матушка Арина Леонтьевна при старом приказчике, а я тогда только
присматривался. Во всем я, по воле родительской, был у матушки в полном
повиновении. Баловства и озорства за мною никакого не было, и к храму
Господню я имел усердие и страх. Еще же жила при нас маменькина сестра, а
моя тетенька, почтенная вдова Катерина Леонтьевна. Это - уж совсем была
святая богомолка. Мы были, по батюшке, церковной веры и к Покрову, к
препочтенному отцу Ефиму приходом числились, а тетушка Катерина Леонтьевна
прилежала древности: из своего особливого стакана пила и ходила молиться в
рыбные ряды, к староверам. Матушка и тетенька были из Ельца и там, в Ельце и
в Ливнах, очень хорошее родство имели, но редко с своими виделись, потому
что елецкие купцы любят перед орловскими гордиться и в компании часто бывают
воители.
Домик у нас у Плаутина колодца был небольшой, но очень хорошо,
по-купечески, обряжен, и житье мы вели самое строгое. Девятнадцать лет
проживши на свете, я только и ходу знал, что в ссыпные амбары или к баркам
на набережную, когда идет грузка, а в праздник к ранней обедне, в Покров,- и
от обедни опять сейчас же домой, и чтобы в доказательство рассказать
маменьке, о чем Евангелие читали или не говорил ли отец Ефим какую
проповедь; а отец Ефим был из духовных магистров, и, бывало, если проповедь
постарается, то никак ее не постигнешь. Театр тогда у нас Турчанинов
содержал, после Каменского, а потом Молотковский, но мне ни в театр, ни даже
в трактир "Вену" чай пить матушка ни за что не дозволяли. "Ничего, дескать,
там, в "Вене", хорошего не услышишь, а лучше дома сиди и ешь моченые
яблоки". Только одно полное удовольствие мне раз или два в зиму позволялось
- прогуляться и посмотреть, как квартальный Богданов с протодьяконом
бойцовых гусей спускают или как мещане и семинаристы на кулачки бьются.
Бойцовых гусей у нас в то время много держали и спускали их на Кромской
площади; но самый первый гусь был квартального Богданова: у другого бойца у
живого крыло отрывал; и чтобы этого гуся кто-нибудь не накормил моченым
горохом или иначе как не повредил - квартальный его, быв
