Луначарский А В - Три Встречи, Из Воспоминаний Об Ушедших
А.В.ЛУНАЧАРСКИЙ
ТРИ ВСТРЕЧИ. ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОБ УШЕДШИХ
ВОСПОМИНАНИЯ СОВРЕМЕННИКОВ ОБ А. Ф. КОНИ
Это было впервые после Октября, зимой, не помню точно в каком месяце.
Во всяком случае, незадолго до этого я окончательно занял министерство
народного просвещения по Чернышевскому переулку. Еще почти не было у меня
никаких чиновников, - одни курьеры да ответственные работники, - но уже
закипела жиз.нь, уже начали восстанавливаться бесчисленные социальные
провода, которые должны были соединить рождающийся Наркомпрос со всем
просветительным миром в громадной стране.
И вот однажды ко мне явился кто-то, - уже не помню ни фамилии, ни даже
облика, ни пола, - с таким заявлением:
Анатолий Федорович Кони очень хотел бы познакомиться с вами и
побеседовать. К сожалению, он сильно болен, плохо ходит, а откладывать
беседу ему не хотелось бы. Он надеется, что вы будете так любезны заехать
к нему на часок. При этом передан был его адрес. Я, конечно, прекрасно
понимал всю исключительную значительность этого блестящего либерала,
занявшего одно из самых первых мест в нашем передовом судебном мире эпохи
царей. Мне самому чрезвычайно хотелось видеть маститого старца и знать,
что, собственно, хочет он мне сказать, мне - пролетарскому наркому,
начинающему свою деятельность в такой небывалой мировой обстановке.
Кони был уже стар - в это время ему было 72 - 73 года.
Кабинет, в который меня ввели, хранил еще следы его нормальной жизни.
Это был кабинет серьезного работника, с большим количеством книг, с
удобными рабочими креслами вокруг письменного стола. Комната была
несколько затемнена, да и было это зимой, когда в Ленинграде света в
окошках не много. Кони встал на своих нестойких ногах, но я поспешил
попросить его сесть. Свои острые колени он накрыл чем-то вроде пледа и
довольно пристально разглядывал меня, пока я усаживался. Он сохранил тот
свой облик, который хорошо известен всякому по его портретам. Только
борода и бакенбарды, облекающие кругом щек и под подбородком его бритое
лицо, были уже седыми и показались мне даже желтоватыми, а лицо его было
совсем желтым, словно старая слоновая кость, да и черты его казались
вырезанными очень искусным, тонким резчиком по слоновой кости, такие
определенные в своем старчестве, такие четкие и изящно отточенные.
Глаза Анатолия Федоровича, очень проницательные и внимательные,
отличались в то время большим блеском, почти молодым, но смотрел он на
меня с некоторым недоверием, как-то искоса, словно хотел что-то во мне
прочитать и понять. Так как некоторое время тянулось молчание, то я
обратился к нему: чем могу ему служить. Когда я шел к Анатолию Федоровичу,
мне казалось, что он непременно обратится ко мне с просьбой - ведь времена
были очень трудные, даже самые простые условия комфорта, особенно для
старого человека, привыкшего жить богато, стали желанной, но недоступной
вещью. Не могу не отметить, что в этом полутемном кабинете было
довольно-таки холодно, так что я даже пожалел, что снял с себя пальто. Но
Кони очень торопливо на этот раз, как будто даже испугавшись столь
естественной мысли, как возможность личной просьбы ко мне, заговорил:
- Мне лично решительно ничего не нужно. Я разве только хотел спросить
вас, как отнесется правительство, если я по выздоровлении кое-где буду
выступать, в особенности с моими воспоминаниями. У меня ведь чрезвычайно
много воспоминаний. Я записываю их отчасти, но очень многое не вмещается
на бумагу. Кто знает, сколько времени я проживу! Людей,
