Ляшко Н - Никон Из Заимки
Н.Ляшко
НИКОН ИЗ ЗАИМКИ
I
Когда-то здесь стояла охотничья избушка Пимена Кипрушева. Когда Пимена
не стало, рядом с избушкой поставил двор его внук Никон, со вдовым отцом.
В соседи к нему из села перекочевали охотники, - вот и заимка.
С дороги, что перерезали топи, мочежины и речушки, сюда чуть-чуть
доносились звуки колокольцев. В погожую пору из-за поля виден был станок,
- там проезжие меняли лошадей, пили чай, водку, ругались, спешили, а на
заимке неторопливо ставили на горностаев и лисиц капканы, ловушки;
выслеживали лосей и медведей; убивали рябчиков, белок, зайцев, тетеревов,
глухарей, уток; сушили и солили грибы; мочили бруснику и морошку; ловили
рыбу; пахали, сеяли, косили.
За весенним гудом воды приходили белые ночи и пахучая парная теплынь.
Потом подкрадывались свежесть и сутемь. По неделям не показывалось солнце,
крепчали ветра, шли дожди. Вдруг черноту земли задергивала белизна
заморозков, и начинались снега, вьюги. Все сжималось, потрескивало и ждало
весны.
В осенние и зимние сумерки заимка пугала проезжих: куда глаз
хватал-темнела хвоя, в гущере выло, лес Стерег отброшенное небо и шипел
вершиной, - сиротливо, угрюмо, холодно.
Но вволю топились на заимке печи. Пар румянил в банях лица. Лучины
золотом заливали стены. Пальцы мастерили сети, рты плели сказки.
Домодельное пиво, студеные ягоды хмелили головы и звенели в песнях. Лес,
что дом, - только лыжи поскрипывали.
Первым на заимке был Никон. Руки у него короткие, цепкие. Золотистые
глаза глядели так, будто все должно было улыбаться под взглядом внука
славного охотника Пимена. Маленькие уши оттесняли золото волос.
Говорил Никон мало, но отец, жена и дети-а дети у пего были малы: Настя
тринадцать лет не рожалапонимали его с полуслова.
Он знал, что слывет среди соседей и сельчан счастливым, не спеша
справлял покос, жатву и с коричневой, сонливой на заимке и чуткой в лесу,
Буркой уходил в лес.
Охоту он вел дерзко, хмелел на ней и никогда не возвращался из леса с
пустыми руками.
Заимцы верили, что он знает какое-то слово, что слово это передал ему
Пимен. Простачки даже заговаривали об этом с Никоном, но он притворялся,
будто не понимает их. Да и вообще о себе он никому, даже своим, не
говорил. Приносил добычу, здоровался, садился за стол, - и все. Это
притягивало к нему: его дом, его семья были на виду, а вот сам он всегда в
дымке: что он видел? о чем он думает? - кто его знает.
Правда, заимцы все были молчаливы, но во хмелю плели, что взбредет на
ум, и становились похожими друг на друга. А Никон пил только пиво, от пива
в голове у него легоньким ветерком играло веселье, в голос вступал звон, в
глаза-усмешка, - и только.
Пьяным он был один раз, в молодости, при деде. Напился у Пелагеи-она
родила от него сына-и еле добрался до двора. Дед сердито спросил его:
- Не совсем ошалел?
- Не-э-э...
- Так бери в голову, что скажу: будешь бражничать, не будет тебе добра.
На Акима не гляди: отец он тебе, сын мне, а глупой, жидкой. У него от вина
руки мочало, в голове кисель, язык-осклизлый гриб. Ты на деда, на деда, на
меня гляди. Али дурак?!
Никон полез к деду целоваться:
- Матерый ты наш, я тебя...
Дед оттолкнул его и ожег голубовато-серыми глазами:
- Не гомози, тверезый приходи с обнимками. А с таким тошно мне. Кабы
знатье, что пить будешь, сломал бы я тебя своими руками... понял?
Это укололо Никона. Он сквозь хмель понял, что не ум отличает деда от
со&едей: пей он, не дорожи словами, не хорони чего-то в себе, был бы он,
как все. И
