Львов Аркадий - Седьмой Этаж
Львов Аркадий Львович
СЕДЬМОЙ ЭТАЖ
Он слыл трудным мальчиком. Он слыл трудным лет с шести,
когда папа и мама впервые заговорили с ним о школе. Это было
в марте. Они сказали ему, что вот пролетят весна и пето - и
в сентябре он пойдет в школу. Папа вспомнил свой первый
школьный сентябрь - каштаны были еще зеленые, как в мае; ма-
ма ничего не вспоминала, мама только вздохнула и сказала,
что время не стоит на месте. А он вдруг рассмеялся и заявил,
что в школу не пойдет. Мама сделала большие глаза, а папа
очень спокойно спросил у него:
- Значит, ты хочешь остаться невеждой?
И он ответил папе тоже очень спокойно:
- Да, папа.
И тогда папа объяснил ему, что он мелет вздор, потому что
человек не может всерьез судить о том, чего он не знает. А
для него, Гришки, или, короче, по-домашнему Гри, школа и не-
вежество - это просто слова, лишенные смысла.
- Просто слова, - повторил папа.
И тогда Гри опять рассмеялся, а папа сказал ему:
- Перестань смеяться; смех без причины...
Папа не договорил, потому что Гри прервал его и очень
серьезно произнес:
- ...это поливитамины.
Папа сказал, что его сын жалкий рифмач и что сам он, па-
па, в детстве тоже был таким, но в школе, когда он занялся
серьезным делом, все это слетело с него, как осенняя кора с
платана.
- И ты сделался цвета кремовой слоновой кости, как обли-
нявший осенний платан.
- Ты угадал, сын, - сказал папа. - Но не забывай, есть
разные способы окраски...
- Например, - весело произнес Гри, - можно отодрать за
уши. Я опять угадал, правда, папа?
- Да, - согласился папа, не колеблясь, - и мы сейчас убе-
димся в этом на собственном опыте. Гри, подойди ко мне, по-
жалуйста, поближе - отсюда я не достану тебя.
Гри встал у кресла, справа, отец ухватил его за ухо и,
притянув к себе, крепко обнял. Мама сказала, что этот вари-
ант она предвидела с самого начала, и сын немедленно поддер-
жал ее:
- Да, мама.
- Гри, - сказал папа, - ты стал болтлив, как электронная
гадалка из комнаты смеха. Но я знаю, ты полюбишь школу и бу-
дешь прилежно учиться. Только дай мне, пожалуйста, слово,
что не будешь торопиться с ответом, пока не познакомишься
по-настоящему со школой,
- Хорошо, папа, - сказал Гри, - если тебе очень хочется
отложить правду, отложим ее. Но ты сам говорил мне: правду
надолго откладывать нельзя.
- Так, - кивнул папа и хотел еще сказать, что если бы мы
всегда точно знали, где правда, к человечеству вернулся бы
золотой век. Но он не сказал этого, и потом, когда Гри ушел
к себе, он решил, что в присутствии сына не следует увле-
каться нравственными и социальными обобщениями, потому что
преждевременная зрелость - это нередко преждевременная
грусть.
- Ты должен быть с Гри построже, - сказала ему жена.
- Да, - ответил он, - я могу приказать ему молчать, но
приказать ему не думать я не могу. Даже если бы это разреша-
лось законом.
Через полчаса Гри постучался в комнату отца.
- Войди, - сказал отец, - но помолчи две минуты. Я должен
дописать фразу.
Усевшись в кресле, Гри наблюдал за отцом и постепенно, от
стоп к животу, погружался в бархатное, как от человеческого
тела, тепло. Такое же бархатное тепло Гри обволакивало на
берегу моря, когда в перегороженной каменной запруде перед
ним млели крабы, прогретые солнцем. Никто, кроме него, Гри,
не замечал, как меняется окраска панцирей у крабов, как за-
вихряются струйки воды в оранжевых клешнях, как меняется
взгляд черных, испуганных глаз краба. Прежде он думал, как
все: у краба всегда испуганные
