Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Три Конца
Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Три конца
Уральская летопись
СОДЕРЖАНИЕ
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
Часть шестая
Эпилог
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
В кухне господского дома Егор сидел уже давно и терпеливо ждал, когда
проснется приказчик. Толстая и румяная стряпка Домнушка, гремевшая у печи
ухватами, время от времени взглядывала в его сторону и думала про себя:
"Настоящий медведь... Ишь как шарами-то* ворочает!" Она вспомнила, что
сегодня среда - постный день, а Егор - кержак**. На залавке между тем
лежала приготовленная для щей говядина; кучер Семка в углу на лавке,
подложив под деревянное корыто свои рукавицы, рубил говядину для котлет; на
окне в тарелке стояло коровье масло и кринка молока, - одним словом,
Домнушка почувствовала себя кругом виноватою. И в самом-то деле, эти
приказчики всегда нехристями живут, да и других на грех наводят. В открытое
окно кухни, выходившее во двор, наносило табачным дымом: это караульщик
Антип сидел на завалинке с своей трубкой и дремал. Чтобы сорвать на
ком-нибудь собственное неловкое положение, Домнушка высунулась в окошко и
закричала на старика:
______________
* Шары - глаза (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
** Кержаками на Урале, в заводах, называют старообрядцев, потому что
большинство из них выходцы с р.Керженца. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
- Чтой-то, Антип, задушил ты нас своей поганой трубкой!.. Шел бы в
караушку али в машинную: там все табашники!
- Ну, ну... будет, кума, перестань... - ворчал антип, насасывая
трубочку.
- Да я кому говорю, старый черт? - озлилась Домнушка, всей полною
грудью вылезая из окна, так что где-то треснул сарафан или рубашка. - Вот
ужо встанет Петр Елисеич, так я ему сейчас побегу жаловаться...
- Ступай, кума, ступай... На свой жир сперва пожалуйся, корова
колмогорская!
Егор тихонько отплюнулся в уголок, - очень уж ему показалось все
скверно, точно самый воздух был пропитан грехом и всяческим соблазном. Про
Домнушку по заводу ходила нехорошая слава: бабенка путалась со всею
господскою конюшней. Все они, мочеганки*, на одну стать. Рубивший говядину
Семка возмущал Егора еще больше, чем Домнушка: истрепался в кучерах, а еще
каких отца-матери сын... На легкую работу польстился, - ну, и руби всякую
погань: Петр-то Елисеич и зайчину, как сказывают, потреблял. Раскольник с
унынием обвел всю кухню глазами и остановился на лестнице, которая вела из
кухни во второй этаж, прямо в столовую. На лестнице, ухватившись одною
рукой за потолочину, а другою за балясник перил, стояла девочка лет семи, в
розовом ситцевом платьице, и улыбающимися, большим серыми глазами смотрела
на него, Егора. Он сразу узнал в ней дочь Петра Елисеича, хотя раньше
никогда ее и не видал.
______________
* Мочеганами на заводах называют пришлых жителей. (Прим.
Д.Н.Мамина-Сибиряка.)
- Домнушка, где Катря? - спрашивала девочка, косясь на смешного
мужика.
- А ушла... - нехотя ответила стряпка, с особенным азартом накидываясь
на работу, чтобы не упустить топившуюся печь.
- Куда ушла? - не отставала девочка с детскою навязчивостью.
- А ушла... Не приставайте, барышня, - без вас тошнехонько!
Домнушка знала, что Катря в сарайной и точит там лясы с казачком
Тишкой, - каждое утро так-то с жиру бесятся... И нашла с кем время терять:
Тишке никак пятнадцатый год только в доходе. Глупая эта Катря, а тут еще
барышня пристает: куда ушла... Вон и Семка скалит зубы: тоже на Катрю
заглядывается, пес, да только опасится. У Домнушки в голове
